Доклад генпрокурору. Вячеслав Денисов

Подойдите сюда, – тихо велит Кряжин следователю, старику и тетке одновременно, пресытившись их бестолковой перебранкой. – Вы кто?

      Вопрос обращен к старику с клюкой, поэтому он, подбоченясь, тычет пальцем в джип и изрекает голосом, похожим на звук из сломанного кларнета:

      – Я говорю: вот из этого трактора утром вышел человек с портфелей и ушел в сторону Зыряновской. Ковырялся в салоне минуты две, потом хлопнул дверцей – я аж от окна отскочил, думал – выстрел. Нет, смотрю – мужик с портфелей. Хлопнул и ушел.

      – Вы кто?

      Дед опешил: так его в этом дворе еще никто не унижал.

      – Да Михеич это, из тридцать второй! – помогла тетка, сообразив, что это как раз тот момент, когда можно взять вожжи беседы в свои руки. – Он контужен на Висле, поэтому не все слышит.

      – Как я понял, слух у него неплохой, – заметил между делом Кряжин, пытаясь понять, где в этом доме расположена тридцать вторая квартира. – А вы кто?

      – А я Семиряжская, из сороковой. Вы старика не слушайте, вы меня послушайте. Сегодня сплю, вдруг, часа в два ночи – бах! – я проснулась. Подхожу к окну – стоит этот джип. В нем вот этот, с головой разбитой, и еще один. Через минуту второй вышел, а этот остался. Я думаю – ну, довез приятеля, сейчас и сам уедет, и пошла спать. А утром милиция приехала. Такие дела, товарищ милиционер.

      Кряжин, чуть пошевелив шеей, освобождая кадык от воротника, задрал голову вверх. Тетка дважды указала на свои окна и теперь ждала орден за участие в раскрытии дерзкого убийства.

      – А как мужчина выглядел? – и ему еще трижды пришлось уточнить: какой, когда и во сколько, что уже сейчас дало Кряжину все основания полагать, что его водят за нос.

      – Лет тридцать пять – сорок, – без раздумий заявила тетка из сороковой. – Серый пиджак, черные брюки, на ногах – туфли. Да, туфли на ногах, – добавила она, давая Ивану Дмитриевичу лишнее основание думать о ее причастности к третьей свидетельской группе.

      Дед тут же встрял в разговор, заявляя, что было не два часа, а половина девятого, что не тридцать пять – сорок, а за сорок и не пиджак, а обычные тряпки уличного бродяги: серая куртка, неопределенного цвета штаны и кроссовки. Спор грозил перейти в боестолкновение, каждый гнул свою линию, причем гнул так настойчиво, что могла возникнуть убежденность в правоте обоих одновременно. К джипу стали стягиваться дополнительные силы с обеих сторон, Кряжину надоело, и он решительно ткнул пальцем в окна на четвертом этаже:

      – Гражданка, эти пластиковые окна ваши?

      Та призналась – ее.

      – Они с шумоизоляцией – раз, уличный фонарь над джипом разбит – два, из ваших окон видна лишь крыша машины – три. Вы будете продолжать настаивать на том, что слышали выстрел? И что в два часа ночи на неосвещенной улице через крышу автомобиля видели, кто там сидит и как выглядел вышедший?

      Разоблаченная, она злобно пробормотала что-то о том, что «помогать милиции – дело неблагодарное», подхватила сумки, с коими полчаса назад во дворе и была застигнута