Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны. Павел Гнилорыбов

собственные запросы и приготовьте от трех до пятнадцати рублей.

      «Берлин». Место не из вершины списка, но довольно приличное. От скромного здания на Рождественке рукой подать до Сандуновских бань, ресторана Люсьена Оливье и центральных пассажей. Номера – от двух до восьми рублей.

      «Деловой двор». Современная, пусть и несколько тяжеловесная гостиница. Инвестор – самый богатый человек в России, Николай Второв.

      «Лоскутная». Название ласкает ухо после всех обезличенных «Националей» и «Метрополей». Вот оно, настоящее московское гостеприимство. Телефоны в каждом номере, электричество, мебель работы фабриканта Шмидта.

      Меблированные комнаты. Учету практически не поддаются, плодятся с каждым годом. Презрительно именуются «меблирашками», но цена демократична: от 75 копеек до 5 рублей в сутки. Здесь предпочитают останавливаться холостяки со средним и скромным достатком, иногда комнаты снимаются годами. «Меблирашки» популярны и у творческой интеллигенции, газетной братии. Чехов отмечает: «Пишущие домов не покупают, в купе первого класса не ездят, в рулетку не играют и стерляжьей ухи не едят. Пища их – мед и акриды приготовления Саврасенкова, жилище – меблированные комнаты, способ передвижения – пешее хождение».

      II

      Шестидесятые и накануне

      Волшебный град! Там люди в деле тихи,

      Но говорят, волнуются за двух,

      Там от Кремля, с Арбата и с Плющихи

      Отвсюду веет чисто русский дух;

      Всё взоры веселит, всё сердце умиляет,

      На выспренний настраивает лад —

      Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет,

      И сорок сороков без умолку гудят.

Н. А. Некрасов

      Век шествует путем своим железным;

      В сердцах корысть, и общая мечта

      Час от часу насущным и полезным

      Отчётливей, бесстыдней занята.

      Исчезнули при свете просвещенья

      Поэзии ребяческие сны,

      И не о ней хлопочут поколенья,

      Промышленным заботам преданы.

Е. А. Баратынский

      «Для путешественника любо, когда он проезжает чистым, веселым городом, в котором можно остановиться в удобной гостинице и поесть хорошо, и потолковать с ловким прислужником о местных достопримечательностях. Такой город непременно покажется ему цветущим в торговом и промышленном отношении, так он его и занесет в свои записки», – иронично замечал А. Н. Островский[2]. На рубеже 1850–1860 годов столица по-прежнему поражала немногочисленных туристов колокольным звоном и обилием золотых маковок. Однако первое впечатление часто разбивалось о кривые улицы, скверные мостовые и прочие пикантности, невидимые издалека. «В ней можно восхищаться лишь тем, что кажется, напр., видом с Кремлевской набережной на Москворечье, но не тем, что есть в ней внутри, ибо внутри грязь и сор и духовные и материальные», – писал о Москве В. Ф. Одоевский.

      Потеря столичного статуса отразилась на внутреннем

2

Островский А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 13. М., 1952.