Дело государственной важности. Вячеслав Денисов

Просто – деньги. Где, мол, кричал Кряжин, деньги? Сука, мол.

      И тут он вспомнил о своих деньгах. Вернули все до последней копейки: пять тысяч семьсот двадцать три рубля пятьдесят копеек купюрами и мелочью и двадцать евро купюрами. И ключи от квартиры вернули, и «Ролекс» золотой, и перстень с александритом, и платок. Но платок уже весь мокрый, и Яресько выбрасывает его в урну.

      Колеса завизжали, машина остановилась.

      – Куда едем, командир?

      – На Большую Оленью, – буркнул администратор, падая на переднее сиденье.

      – Далеко до Большой Оленьей, – предупредил водила, лет сорока на вид.

      – Не обижу, – пообещал администратор.

      – Да? А это тебя так не предыдущий таксист? За «необиду»?

      Яресько промолчал и хранил покой до того момента, пока по старой шоферской привычке не разговорился таксист-частник.

      – Это я сейчас «частник», – объяснял он. – Из парка ушел, потому что невыгодно. Ремонт, бензин – за свой счет. «Три тополя на Плющихе» видел? Вот точно так же стоишь, стоишь… А лицензию получать – еще дороже выходит. Так что сейчас приходится вот так, на подхвате… Вот куда, сука, лезет?! Ты вправо прими, бес!.. Если повезет – то дальний рейс. На Большую Оленью, к примеру.

      Яресько поджал губы, поморщился и отвел взгляд от переднего стекла к боковому. Вот эти «вагонные встречи» он никогда не поощрял ранее, а сейчас, когда после стольких лет езды на «Мерседесе» вынужден был слушать этот шоферской бред, он казался ему еще более навязчивым, чем десять лет назад.

      – А мы ведь раньше, прежде чем в парк устроиться, экзамен по истории Москвы сдавали, – рассказывал водитель. – Чтобы было чем клиента во время поездки развлечь. О домах памятных рассказывали, датах, о площадях, о людях, которые город прославили. О любой улице мог наговорить, причем истинной правды. И ты знаешь, не одни мы, московские таксисты, такой экзамен сдавали. Это по всему СэСэСэРу практиковалось! – такой вот, единый госэкзамен…

      Яресько устал, и у него заболела голова. Она заболела еще в изоляторе, сразу после откровений, излитых советнику из Генпрокуратуры. После сражения с бетонной стеной она просто раскалывалась. И болтовня водителя эту боль усиливала.

      – …Летал я как-то в Питер, подсел в такси, мужик за рулем тоже, как я, лет сорока. Разговорились. Стали вспоминать, как гидами во времена перестройки у клиентуры были. Я о Феликсе Дзержинском на Лубянке рассказал, как тот болел чахоткой и его сокамерники по очереди на прогулку на спине выносили, а он мне о мосте. Я так никогда не смеялся, – и водитель, вспомнив подробности разговора, действительно рассмеялся. – Ты представляешь, мосток этот строил инженер, Карл фон Клодт его звали. Тщедушный малый был, хлипкий телом и нравом. Но жена у него была, говорят, большая красавица. И ухлестнул за ней какой-то питерский франт. Тогда положено было на дуэль, конечно, вызывать! За такие-то дела… Но инженер был таким фраером, что даже самого себя на дуэль ни за что не вызвал бы. Но отомстил. И ты знаешь, как?

      Яресько