Лепила. Николай Прокофьев

на могилу? Ты подумал, как ей будет одиноко?

      – Не смей, – перебил он меня, однако былой уверенности в его голосе я не почувствовал. – Это мое, никого не касается.

      – Конечно. Но своим поступком ты очень ее огорчишь.

      – Это не твое дело.

      – Я понимаю, Сергей. Но если ты убьешь хоть одного заложника, ты уже никогда не придешь к ней на могилу. Она останется там совсем одна.

      Тишина. Я только догадывался, что происходит в эти минуты в салоне самолета. В любой момент может раздаться взрыв. Я слушал собственное сердце, оно колотилось везде: в груди, в висках, в ушах.

      В какой-то миг я решил, что связь прервалась или у него села трубка. Наконец в динамике послышался тяжелый вздох, и хриплый, почти неузнаваемый голос произнес:

      – Мне все равно конец. Подавайте трап. Они опять победили.

      …Я стоял у входа в КДП и докуривал очередную сигарету. Руки предательски дрожали. Это от пережитого нервного напряжения и утреннего холода. Только сейчас теплое августовское солнце явило себя миру, всем своим радостным видом рассвечивая мрак недавно закончившегося действия. Прямо фототерапия какая-то.

      Как там, у Горького: «А был ли мальчик?» Да, а был ли теракт?

      Автозак рванул с места, как только дверь его фургона захлопнулась за несчастным Мясником. Я так и не увидел его лица: плотный колпак, напоминающий одеяние приговоренного к расстрелу, скрывал его голову и плечи. Двое бойцов спецназа прогнали его вдоль рулежки и бесцеремонно запихнули в машину.

      Глядя вслед автозаку, я испытывал двоякое чувство. С одной стороны, я выполнил задание штаба и свой долг – спас людей от ужасной экзекуции, сохранил в целости самолет, доказал силу здравого смысла над минутным порывом слепой мести. С другой стороны, это я послал неудачливого, подавленного и без того обреченного на страдания человека на новые неведомые ему испытания. Сколько там полагается за терроризм? Кажется, до двадцати лет. Вот уже где точно не пригодится ему эта кличка, Мясник, – в тюрьме, он совсем ей не соответствует.

      Когда выводили пассажиров, я пытался найти среди них Леру Петренко. Ее фото я видел в распечатке, зрительная память у меня хорошая, но на этот раз она не помогла. А может быть, девчонки, из-за которой закрутилась вся эта катавасия, и не было среди этих несчастных? В том смысле, что ее увели через другой выход. Наверное. Это было бы логично. Еще логичнее было бы отправить дело о ДТП на пересмотр. Но это уже из области смелых предположений.

      Подошел наконец-то освободившийся от телефонных докладов полковник Левашов. Лицо его по-прежнему было невозмутимым. Зато в глазах мне удалось разглядеть оттенок удовлетворения и какой-то новой собственной значимости. Он смотрел на меня как игрок, только что прошедший очередной сложный уровень и готовый, пока везет, сделать попытку немедленно двинуться дальше. Все это жило у него внутри и было, так сказать, для служебного пользования. Внешне же это был все тот же строгий и уверенный в себе человек.

      – Поздравляю, Сергей Иванович (ого! Впервые за все время по имени-отчеству). Вы