Государство и политика. Платон

кроме глаз?

      – Не могу.

      – Ну, а слышать чем-нибудь, кроме ушей?

      – Нисколько.

      – Следовательно, не вправе ли мы назвать это их делом?

      – Конечно.

      – Но что? Виноградные ветви ты можешь обрезывать и ножом, и ножницами, и многими другими орудиями?

      – Как не мочь?

      – Однако ж все-таки, думаю, ничем так хорошо не обрежешь, как садовым резцом, который для того и сделан.

      – Правда.

      – Так не признаем ли это его делом?

      – Конечно, признаем.

      – Значит, теперь ты легче можешь понять недавний мой вопрос: не то ли есть дело каждой вещи, что совершается либо ею одною, либо ею лучше, чем другими?

      – Да, теперь-то я понимаю, и мне кажется, что в этом состоит дело каждой вещи.

      – Хорошо, – продолжал я, – но как тебе кажется? У всякого, кому свойственно известное дело, есть ли и добродетель? Возвратимся опять к тому же: у глаз, говорили мы, есть известное дело?

      – Есть.

      – Стало быть, есть и свойственная им добродетель?

      – И добродетель.

      – Ну, а ушам приписали известное дело?

      – Да.

      – Следовательно, и добродетель?

      – И добродетель.

      – Что же касательно всего прочего? Не так же ли?

      – Так.

      – Постой теперь; глаза могут ли когда-нибудь хорошо делать свое дело, не имея свойственной себе добродетели, но, вместо добродетели, подчиняясь злу?

      – Как мочь? – сказал он. – Ведь ты, вероятно, говоришь о слепоте вместо зрения.

      – Какая бы то ни была добродетель их, – примолвил я, – теперь ведь не об этом спрашивается, а о том, точно ли глаза хорошо делают свое дело свойственною себе добродетелью, а худо – злом?

      – Правда, ты именно об этом говоришь, – примолвил он.

      – Так и уши будут худо делать свое дело, не имея свойственной себе добродетели?

      – Конечно.

      – Стало быть, и все прочее мы приведем к тому же основанию?

      – Мне кажется.

      – Хорошо. Теперь исследуй вот что: душа имеет ли какое-нибудь дело, которого ты не мог бы совершить ничем другим? Например, стараться, начальствовать, советоваться и все тому подобное, приписали ли бы мы по справедливости чему-нибудь другому, кроме души, и не сказали ли бы, что это собственно ее дело?

      – Ничему другому.

      – Или опять жить – не назовем ли делом души?

      – Даже всего более, – отвечал он.

      – Стало быть, не припишем ли душе и какой-либо добродетели?

      – Припишем.

      – Так душа, Тразимах, может ли когда-нибудь хорошо совершать свои дела, не имея свойственной себе добродетели? Или это невозможно?

      – Невозможно.

      – Следовательно, душа худая, по необходимости, и начальствует и старается худо, а добрая все это делает хорошо.

      – Необходимо.

      – Но мы согласились, что добродетель души есть справедливость, а зло – несправедливость?

      – Да,