Цветаева за 30 минут. Отсутствует

жизни, светлой грустью о том, что эти времена позади, но и благодарностью за то, что они вообще были. Тогда поэтесса была по-настоящему счастлива и ее-ребенка не смущало недоумение взрослых: «…Двух диких девочек лишь видят в нас…», она была в своей стихии: «…Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..», предоставлена сама себе до самого вечера и свободна: «…Ах, этот мир и счастье быть на свете…».

      За книгами

      «Мама, милая, не мучь же!

      Мы поедем или нет?»

      Я большая, – мне семь лет,

      Я упряма, – это лучше.

      Удивительно упряма:

      Скажут нет, а будет да.

      Не поддамся никогда,

      Это ясно знает мама.

      «Поиграй, возьмись за дело,

      Домик строй». – «А где картон?»

      «Что за тон?» – «Совсем не тон!

      Просто жить мне надоело!

      Надоело… жить… на свете,

      Все большие – палачи,

      Давид Копперфильд»… – «Молчи!

      Няня, шубу! Что за дети!»

      Прямо в рот летят снежинки…

      Огонечки фонарей…

      «Ну, извозчик, поскорей!

      Будут, мамочка, картинки?»

      Сколько книг! Какая давка!

      Сколько книг! Я все прочту!

      В сердце радость, а во рту

      Вкус соленого прилавка.

      Марина Цветаева всегда очень любила поэзию: с самого раннего детства она зачитывалась книгами, как теми, что давала ей мать, так и теми, которые были предназначены для ее брата Андрея. По сюжету девочка семи лет никак не дождется поездки в книжную лавку, которую ей обещала родительница и готова даже самостоятельно туда ехать.

      Возраст – не случаен: сама поэтесса говорила, что все самое важное она узнала за первые сень лет жизни, а последующие сорок – просто осознавала. Не случаен и образ матери – человека, который много значил в ее жизни и которого она так рано потеряла. Взрослая Марина благодарна последней за привитую любовь к искусству и часто воспевает образ матери в своем творчестве.

      Строчка: «…Все большие – палачи, Давид Копперфильд»… – «Молчи!..» – это аллюзия к герою книги «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» Ч. Диккенса в которой речь идет о несчастном детстве маленького мальчика и этот образ обиженного ребенка, Цветаева переносит на себя. Упоминание смерти: «…Надоело… жить… на свете…» – здесь еще просто ребячество, а не действительное предчувствие чего-то трагического, свойственного более позднему творчеству поэтессы.

      Красной кистью рябина зажглась…

      Красною кистью

      Рябина зажглась.

      Падали листья.

      Я родилась.

      Спорили сотни

      Колоколов.

      День был субботний:

      Иоанн Богослов.

      Мне и доныне

      Хочется грызть

      Жаркой рябины

      Горькую кисть.

      Стихотворение было создано в сентябре 1916 года накануне 26-го дня рождения поэтессы. Рябина для нее – совершенно особенная ягода, которая ассоциируется с торжеством, буйством осенних красок и ее собственным днем рождения: «…Красною кистью Рябина зажглась…».