Волшебный корабль. Робин Хобб

дракона, что выглядывал между верхними ветвями дерева, потом проследил сияющий изгиб змеиного тела, почти спрятанного под перевитыми корнями… Обнял мальчика за плечи и мягко повернул его лицом прочь от верстака. И повел наружу из мастерской, ласково выговаривая ему по дороге:

      – Ты еще слишком юн, чтобы целое утро выдерживать подобное состояние. Учись соразмерять силы, не стремись достичь сразу всего!

      Уинтроу поднял руки к лицу и принялся тереть глаза – ему показалось, что под веки внезапно набился песок.

      – Я в самом деле торчал там целое утро? – изумился он. – Правда, Бирандол, я и не заметил, как время прошло!

      – Конечно не заметил. Зато твоя нынешняя усталость наверняка убедит тебя, что это действительно так. Ты бы поберегся, Уинтроу. Попроси завтра служителя, чтобы пробудил тебя к середине утра. Ты, мальчик мой, наделен редким талантом. Обидно будет, если ты сожжешь его попусту, вместо того чтобы бережно развивать.

      – Ох! В самом деле все болит, – смущенно пожаловался Уинтроу. И откинул со лба пряди черных волос, улыбнувшись: – Но ведь дерево стоило того, а, Бирандол?

      Жрец медленно наклонил голову.

      – И даже сразу в нескольких смыслах. Продать этот витраж – и, пожалуй, выручки хватит перекрыть крышу в доме послушников. Если, конечно, у матери Деллити не дрогнет рука разлучить монастырь с этаким чудом! – Он ненадолго задумался и добавил: – Стало быть, вот они и появились опять… Дракон и змея. Если бы только знал…

      И он умолк, не договорив.

      – А я и не помню, как, собственно, они у меня выложились, – сказал Уинтроу.

      – Понятно.

      В голосе Бирандола не было ни тени осуждения или просто оценки. Лишь терпение.

      Некоторое время они в согласном молчании брели каменными переходами монастыря. Восприятие Уинтроу постепенно теряло особую остроту и вновь становилось обычным. Он больше не ощущал вкуса кристаллов соли, попадавшихся в камне стен, не слышал тончайших потрескиваний, испускаемых древней кладкой. Его кожа вновь могла безболезненно выносить прикосновение грубой коричневой ткани послушнических одеяний. К тому времени, когда они достигли тяжелой деревянной двери и вышли в сады, душа Уинтроу окончательно водворилась назад в тело. Вот только голова немного шла кругом, как если бы его только что разбудили посреди глубокого сна, да все кости болели, точно он целый день картошку копал. Он молча шел подле Бирандола, как того требовал монастырский устав. На пути им встречались другие люди, мужчины и женщины, кое-кто – в зеленых одеяниях посвященного жречества, иные – в белом платье служителей. Друг друга они приветствовали кивками.

      Когда впереди показался сарай с инструментами, Уинтроу испытал внезапную и беспокоящую уверенность, что Бирандол вел его именно туда, а значит, остаток дня ему предстояло трудиться в залитом солнцем саду. В другое время он бы этому только обрадовался, но нынешнее утро, проведенное в сумрачной мастерской, наградило его светобоязнью. Уинтроу