Обнаженная натура. Валерий Бочков

Христа и его идейный предтеча, образец высокой морали в мире повального инцеста и изощренных половых извращений, глубокий философ и яркий оратор – именно он автор бессмертной фразы «Я есть глас вопиющего в пустыне», был убит по капризу испорченной девчонки. Казалось бы, Божья кара неизбежна, уж такой грех точно будет наказан. Ничуть не бывало, и более того: в пятнадцать лет Саломея выходит замуж за своего дядю, а после его смерти – за своего кузена по имени Аристобул Халкидский. Это очень удачный брак, поскольку муж успешно работает царем Сирии и Армении. Царица Саломея живет долго и счастливо и в семьдесят три года умирает в кругу любящей семьи. Воистину: неисповедимы пути Господни.

      Я тихо подошел к Ларисе. Лица я не видел, и мне вдруг взбрело в голову, что она плачет. Глядя в затылок, нарисовал в воображении ее лицо – слегка скуластый овал – с едва уловимой татарщинкой, губы – чуть приоткрытые, влажные глаза. Добавил мягкие тени: свет падает сверху справа, левая часть головы уходит в тень, фон за ней должен быть светлей – это закруглит голову и добавит воздуха в рисунок; рефлексом добавил объем, блики в глазах. Легкий блик на носу и правой скуле. Никак не мог вспомнить ее уши.

      Рисуя, я выпадаю из жизни. Даже рисуя не на бумаге, а в воображении. Банальная фраза «время остановилось» объясняет мое состояние лучше всего. Когда Лариса обернулась, я не мог точно сказать, сколько времени я простоял за ее спиной – пять минут или час. Наверное, все-таки не час.

      Она не плакала. Посмотрела на меня без удивления, точно знала, что я там.

      – Тебе что-то нужно? – Вопрос прозвучал вполне доброжелательно, я даже растерялся.

      – Ухо… – проговорил я. – Покажи мне ухо. Пожалуйста.

      И снова она не удивилась, отвела рукой прядь волос, чуть наклонила голову. Ухо оказалось безупречной формы, чистый Бартоломео Венето.

      – Спасибо… – пробормотал я. – Очень хорошее ухо…

      Она кивнула, невинно спросила:

      – Показать что-нибудь еще?

      – Нет. Остальное я помню… – ляпнул я, краснея всем лицом. – Не в том смысле…

      Она приложила палец к губам, строго поглядела наверх в подкупольный сумрак.

      – Ты молилась? – прошептал я первое, что пришло в голову.

      – А что, разве Бог есть? – так же тихо спросила она.

      – Ну, ведь кто-то построил эту церковь? – уклончиво ответил я.

      – Людям нравится заблуждаться. Так они это называют «заблуждаться». На самом деле они жить не могут без вранья. Врут себе, врут друг другу.

      – Понятно. В Бога ты, значит, не веришь.

      – А ты?

      – Не знаю. Хотелось бы… У меня бабка всю религиозность отбила, таскала по церквям чуть ли не с пеленок.

      Лариса улыбнулась.

      – Мне казалось, должно быть наоборот. Ну, если с детства таскала, вроде как должен быть выработаться рефлекс.

      – Ага, выработался, – кивнул я. – Рвотный.

      На улице прогрохотал трамвай, звонко и весело, как ящик с железным