Мы всем здесь надоели. Натиг Расулзаде

да я от вас денусь? Привыкла…

      – От такого места отвыкать не трудно будет… – возражали ей товарки, те из них, на которых временно сошло просветление и они могли нормально общаться. – Разве тебе нравится тут, что здесь может нравиться, живем, как скоты?..

      Нушаба в свои восемьдесят четыре года, пожалуй, была самой старой пациенткой в женском отделение больницы для душевнобольных, но были тут еще несколько старух близкие ей по возрасту, по кругу интересов, по часто нападавшей на них безудержной разговорчивости… Порой они собирались вместе и болтали до изнеможения, перебивая друг друга, не слушая друг друга, так что остальные больные женщины или медсестры делали им замечания, утихомиривая их. Тогда они замолкали, привыкшие к дисциплине в доме и боясь болезненных уколов, которыми не столько лечили, сколько наказывали больных. Время от времени, когда врачи считали, что в болезни того или другого пациента наступило улучшение, вызывали родственников и родные забирали своих больных домой, но проходило время и у них, обычно, наступал кризис, вновь появлялись странности, несовместимые с жизнью в нормальных условиях среди родных психически здоровых. И вновь больных привозили в лечебницу, куда они возвращались как к себе домой, без особой радости, разумеется, но возвращались на свое место, обжитое среди себе подобных. Нушабу тоже несколько раз забирала дочь, когда ей становилось лучше и она не удивляла окружающих странными разговорами и непонятными поступками, но в тесной квартире зятя и дочери с взрослым сыном, старуха была явно обузой, и тесть, порой, придя домой пьяным, пенял ей за то, что она зажилась на этом свете, потом уже откровенно стал попрекать куском. Дочь была обычно на стороне мужа.

      – Сын бы твой помог! – в сердцах ворчала дочь. – Там, в Америке, верно как сыр в масле катается, забыл о больной матери, забросил нам на шею, даже не поинтересуется…

      Было неприятно все эти упреки выслушивать, особенно когда Нушаба чувствовала себя вполне нормальной и жила реальной своей жизнью временно психически здорового человека, но молчала, опустив голову, будто была в самом деле виновата, что так долго живет, не возражала, знала – начни возражать и вспыхнет скандал, а скандалов она боялась пуще огня, пуще пожара в сумасшедшем доме, потому что не раз была свидетелем того, как скандалили зять с дочерью по разным пустякам, по раздражающим мелочам, по укорачивающим жизнь нервотрепкам, по всему тому, на что богата жизнь бедных людей городской окраины.

      Не слишком много потребовалось времени поначалу, чтобы она привыкла к жизни в лечебнице, её окружали такие же несчастные больные люди, как она, они быстро сошлись, но в отличие от многих пациентов дома, любивших жаловаться и плакаться друг другу на своих родных, не навещавших их тут, Нушаба никогда не выставляла дочь в неприглядном свете, никогда не стремилась, чтобы товарки её здесь возненавидели её родных, не жаловалась ни на дочь, изредка навещавшую её в больнице, ни на сына, казалось напрочь забывшего её уже почти десять лет. Старые люди в этом доме чем-то напоминали детей, часто меняли друзей, с которыми любили посплетничать, поделиться сокровенным, своими тайнами и фантазиями, забыв старых, заводили новых, сходились, ревновали, обижались за прерванную дружбу, сходились и расходились подобно школьникам в младших классах.

      Однажды утром сын приехал за ней. Она его еле узнала, к тому же у Нушабы начинался кризисный период болезни, и врач в доме, предварительно побеседовав с сыном старухи, предупредил его об этом и посоветовал повременить и пока не забирать её из больницы. Но сын, Эмин настоял на своем.

      – Я уже сиделку нанял, – сказал он врачу. – Не думаю, что ей будет у меня хуже, чем здесь.

      Высказано было предельно откровенно, как привык Эмин разговаривать за долгие годы жизни в Америке. Врач вызвал Нушабу к себе в кабинет, где она встретилась с сыном.

      – А, ты тоже пришел? – встретила сына Нушаба довольно прохладно непонятной фразой. – Жарко на улице? А собак все еще выгуливают?

      Эмин хотел что-то сказать, поднялся с кресла в котором сидел, но врач сделал ему знак, и обратился к старухе:

      – Нушаба, кто это? Узнаете?

      – Конечно, – пренебрежительно хмыкнула старуха в адрес врача, задающего глупые вопросы. – Это мой покойный муж, Алекпер, кто же еще?..

      Врач многозначительно посмотрел на Эмина.

      – Ничего, – успокоил его Эмин. – Я все равно должен забрать её.

      Врач не стал возражать, ведь с уходом каждого больного освобождалось место в больнице.

      – Как знаете, – сказал он.

      – Мама, я – Эмин, твой сын, меня долго не было здесь, теперь я приехал и мы будем жить вместе. Я Эмин, мама.

      – А, – простодушно отозвалась Нушаба, погасшим взглядом уставившись на сына. – Конечно… А я думаю, как это Алекпер, он же умер давно?

      – Это у неё возрастное, склероз, – сказал врач. – К её болезни отношения не имеет.

      Эмин забрал мать к себе и поручил её заботам сиделки, он нанял даже двух сиделок, одну ночную. Квартира была большая, в престижной новостройке. Нушаба обеих сиделок принимала за свою дочь, ни та, ни другая не возражали.

      На