Смерть меня подождет. Григорий Федосеев

из рук Хлюста финку и встал перед Беюкши.

      Тот вдруг прыгнул к нему, свалил на землю и поволок на шоссе. Остальные ребята, оробев, отскочили за кювет. Я подобрал упавший нож.

      – Вот сдадим тебя в сельсовет, будешь знать, как резать палатку. И за нож ты мне ответишь, – говорил, заикаясь в гневе, Беюкши, втаскивая парня в бричку.

      Мы поехали, а трое чумазых мальчишек остались у дороги.

      Наш пассажир лежал ничком в задке брички, между тюками, поджав под себя больную ногу. Из растревоженной раны сквозь перевязку сочилась мутная кровь и по жесткой подстилке скатывалась на пыльную дорогу.

      – Тебе больно? Перевязку не делаешь, запах-то какой тяжелый. Подложи вот… – сказал я, доставая брезент.

      Беспризорник вырвал его из моих рук и выбросил на дорогу. Беюкши остановил лошадей.

      – Чего норовишь? Приедем в поселок, там живо усмирят. Мошенник! – злился он.

      Я поднял брезент, и мы поехали дальше. Беспризорник продолжал лежать на спине, подставив горячему солнцу открытую голову. Трудно было догадаться, от каких мыслей у него временами сдвигались брови и пальцы сжимались в кулаки. Он тяжело дышал, глотал открытым ртом сухой и пыльный воздух. «А ведь в нем бьется человеческое сердце, молодое, сильное», – подумал я, и мне вдруг стало больно за него. Почему этот юноша отшатнулся от большой, настоящей жизни, связался с финкой, откуда у него столько ненависти к людям?

      – Тебя как звать?

      – Всяко, – ответил он нехотя, – кто шпаной, а другие к этому имени еще и подзатыльник прибавляют.

      – А мать как называла?

      – Матери не помню.

      – Под какой кличкой живешь?

      Он не ответил.

      В полдень мы подъехали к селению Барда. Беспризорник вдруг заволновался и стал прятаться за тюки. В сельсовете никого не оказалось – был выходной день.

      – Слезай, да больше не попадайся! – скомандовал Беюкши.

      – Дяденька, что хотите делайте со мной, только не оставляйте тут! – взмолился беспризорник.

      – Наверное, кого-нибудь ограбили? – спросил я.

      Он утвердительно кивнул головой. Что-то подкупающее было в этом юношеском признании. Мне захотелось приласкать юношу, снять с него лохмотья, смыть грязь и, может быть, вырвать его из преступного мира. Но эти мысли тут же показались слишком наивными. Легко сказать, перевоспитать человека! Одного желания слишком мало для этого. И все же, сам не знаю почему, я предложил Беюкши ехать дальше.

      – А куда его?

      – Возьмем с собой в лагерь.

      – Что вы! – завопил он. – Еще ограбит кого-нибудь, а то и убьет. Ему это ничего не стоит.

      – Куда же он пойдет больной, без костылей? Вылечим, а там видно будет. Захочет работать – останется, человеком сделаем.

      Беюкши неодобрительно покачал головою, тронул лошадей. За поселком мы свернули с шоссе влево и поехали проселочной дорогой, придерживаясь южного направления.

      Беспризорника, видимо, не очень устраивало наше намерение увезти его с собою в степь. В гневе, от сознания собственной