Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг.. Сергей Войтиков

поставило бы нас в еще более, чем теперь, тяжелое положение»; «Все эти предположения являются следствием полупанического настроения с нашей стороны и крайней наглости со стороны германцев».

      По итогам заседания Высшего военного совета, собравшегося в широком составе (присутствовали М.Д. Бонч-Бруевич, зам. председателя Э.М. Склянский и члены – большевик В.А. Антонов-Овсеенко, военные специалисты генерал Н.М. Потапов и контр-адмирал Евгений Андреевич Беренс), положения доклада М.Д. Бонч-Бруевича были полностью одобрены[368].

      Аппетиты Германии стали настолько огромными, что в конце мая 1918 года советское военное ведомство всерьез началось готовиться к войне. 28 мая Высший военный совет одобрил предложение М.Д. Бонч-Бруевича о проведении крупномасштабной агитации за создание крепкой боеспособной армии против Германии[369], а 31 мая принял конкретный план для усиления боеспособности армии в связи с военной опасностью со стороны Германии[370]. Хотя М.Д. Бонч-Бруевич, по его воспоминаниям, пошел на службу большевикам «для организации отпора внешнему врагу (немцам)»[371], генерал был крайне осторожным политиком[372], а потому не мог предлагать высшему военному руководству решения, расходящиеся с политикой Кремля.

      6 июля был убит Мирбах. Как известно, целью убийства был срыв Брестского мира, ненавистного как противникам большевиков, так и представителям революционного лагеря – левым эсерам, левым коммунистам, интернационалистам и др.[373]

      Убийство повлекло за собой осложнение и без того непростых советско-германских отношений: 14 июля советскому правительству был предъявлен германский ультиматум, содержавший требование о введении в Москву воинского батальона для охраны посольства[374]. 15 июля 1918 года Совнарком сообщил Высшему военному совету о возможности перехода германских войск в наступление. Высший военный совет постановил принять в Завесе все необходимые меры к оказанию наибольшего сопротивления (перегруппировка войск, применение техники к разрушению сооружений, создание препятствий и пр.); подготовить возможность партизанской борьбы; при отступлении оставлять в оккупированных местностях хорошо организованные боевые и разведывательные группы; принять срочные подготовительные меры к эвакуации всего ценного военного имущества и (это через СНК предполагалось поручить Наркомату путей сообщения) своевременно увести подвижной состав. Кроме того, предполагались: милитаризация личного состава железнодорожных линий «и вообще средств сообщения, являющихся путями и средствами передвижения войск, боевых запасов и эвакуации»; издание правительственного декрета о мобилизации достаточного количества возрастов с перечнем тех дивизий, для укомплектования которых эти возрасты принимаются, в соответствии с расписанием Главного штаба, на составление которого давалось 24 часа[375].

      Но, как

368

РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 88. Л. 99 с об—100.

369

Там же. Л. 94.

370

Там же. Д. 90. Л. 242.

371

Воспоминания о В.И. Ленине. Т. 3. М., 1969. С. 38–39.

372

М.Д. Бонч-Бруевич писал в мемуарах, что был «очень осторожен и…каждый раз докладывал на Высшем военном совете о тех разговорах, которые вынужден был вести» (Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. М., 1963. С. 268). Доклады по наиболее важным вопросам генерал всегда направлял в три адреса: председателю СНК В.И. Ленину, Высшему военному совету и Управляющему делами СНК – своему брату В.Д. Бонч-Бруевичу) (См.: РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 88. Л. 149–149 об., 152–152 об.).

373

Хавкин Б.Л. Убийство графа Мирбаха… С. 37.

374

Там же. С. 40.

375

ДГККА. С. 47–48.