Я был зятем Хрущева. Алексей Аджубей

одно редакционное бдение. Было это в начале шестидесятых годов. Главный редактор Алексей Иванович Аджубей, похожий и внешне и внутренне на шаровую молнию, видимо, проснулся в тот день с чувством какой-то неудовлетворенности. На планерке поделился ею с нами.

      – После XX съезда газета сделала шаг вперед, – сказал он. – Но вот идет время, и мы все чаще пробуксовываем, топчемся на месте. Давайте соберемся завтра после выхода номера и обсудим этот второй шаг. Приглашаются все. Время ограничивать не будем. Если понадобится, прозаседаем до утра. Соня будет поддерживать нас бутербродами и чаем».

      Перебью Мэлора Стуруа. Буфетчица Соня, как и администратор газеты Бронислава Семеновна Жуковская, – известинские знаменитости. Главные редакторы приходили и уходили, а они оставались. Должность Соня занимала выдающуюся: она была хозяйкой спецбуфета. Он помещался под самой крышей. Вопрос о том, кто может пользоваться спецбуфетом, решала сама Соня. Ее номенклатурный нюх был безошибочным. Она пускала к себе на седьмой этаж только тех, кто делал газету и имел в ней вес, а также не имел обыкновения скрупулезно проверять счета. Бездельников и скряг Соня не любила. Эта мощная и красивая женщина играючи носила многопудовые чемоданы, набитые деликатесами того времени. Когда я, затурканный газетной текучкой, просил поджарить яичницу с колбасой, Соня в назидание мне почему-то непременно вспоминала Николая Ивановича Бухарина. Она кормила его, когда Бухарин был главным редактором «Известий» в 1935–1938 годах. Человек вне политики, Соня говорила то, что думала. Детали ее рассказов о том «запретном» времени поражали не только меня. И больше всего – явной симпатией к человеку, который на страницах наших школьных и университетских учебников был заклеймен «врагом народа». Соня присаживалась к нашему столу и неспешно начинала: «А вот как мы собирали Николая Ивановича на охоту…»

      Яичницы с колбасой в перечне блюд не было.

      Вернусь к цитате из Мэлора Стуруа.

      «Мы начали судить и рядить о том, как сделать второй шаг. Стенографистки не поспевали записывать за нами новые идеи, рубрики, разработки и тому подобное. Время шло. День сменил вечер, вечер – ночь. За окнами забрезжил рассвет. И вдруг нас охватила тайная тоска: мы ощутили, что все наши, казалось бы, эвристические предложения ничего общего со вторым шагом не имеют, что по сути дела они сводятся к косметическому бегу на месте. Тоска стала превращаться в пытку. Я не выдержал и взял слово.

      – Алексей Иванович, – сказал я, – наше бдение бессмысленно. Газета не может сделать второй шаг, пока его не сделает партия.

      Воцарилась гробовая тишина. Взоры всех обратились к главному редактору. Все ждали, что шаровая молния взорвется и поразит дракона-святотатца. Но ничего похожего на галактические протуберанцы не произошло.

      – Давайте расходиться, Мэлор Георгиевич прав, – сказал Аджубей тихим и усталым голосом…»

      В октябрьские дни 1964 года, когда жизнь нашей семьи круто переменилась, мы условились с женой