Седло для дракона. Дмитрий Емец

точно из пушки бьет. Крепость не крепость, да только при случае и отсидеться можно. Все новое, свежее, недавно отстроенное.

      Года полтора назад, весной, случайно нашел это место Фаддей Ногата. Постоял, позыркал. Почесал грудь, почесал живот. Внешность у Фаддея такая, что раз увидишь – навек запомнишь. Волос на лице редкий, чуть с рыжинкой, но необычайно толстый. Он как-то равномерно опушает все лицо до самых глаз, но все равно непонятно, борода это или нет. Обычно такой порослью бывает покрыта спина у старых турок. Глаза были несколько навыкате: наглые, умные, как у судейского чиновника. Взглянет на секунду, вмиг все оценит – и сразу же взгляд свой страшный отведет и в землю воткнет, чтобы не выдать себя. Ноги кривые. Ходит вперевалку. Говорит басом. Одет в какие-то живописные лохмотья. Кика Златовласый дразнит, что он похож на спившегося писца. Сразу оценил Фаддей пустырь. И от глаз укрыто, и до города рукой подать.

      Вернулся Фаддей – они тогда у села Воробьево жили, но не сразу сообщил остальным, что нашел хорошее место. Хитер. Знает, что не все захотят перебираться. Хлопотно это, мороки много, строиться надо. Все, конечно, переругаются, а ему, Фаддею, шишки. Нет уж! Тут иначе надо. Выждав денек или два, Фаддей осторожно буркнул при Матрене Аляповой, что вот местечко есть там-то и там-то. И река рядом, и пегам приволье, и уединенное, да вот только ну его… Нам и здесь хорошо. Сказал это точно сам себе, в землю глядя, и ушел торопливо.

      Ну а Матрена Аляпова – известное дело! Любой новой идеей увлечется скорее, чем ты ее до середины доскажешь. Ей бы только побольше преобразований. Чтоб топорики стучали, пилы визжали, чтоб все бегали, суетились – это для нее родная стихия.

      Не ошибся Фаддей. Матрена сразу на Ночку свою вскочила и полетела пустырь между холмами глядеть. Вернулась через час и начала зудеть: «Перебираемся сию же минуту! Что нам в яме мокрой сидеть?» Ее урезонивали: «Какая мокрая яма? Чего напраслину городишь? Весной подмоет на недельку, а так – трава в рост, приволье». Понятное дело, споры начались – да разве Матрену перекричишь? Ты ей «пик» – она тебе «тра-та-та-та». Такая и эльбам в болоте зубы заговорит.

      – Да погоди! Хоть до сенокоса подождем! – урезонивал ее Носко Гнездило.

      – Нечего ждать! Я тебя знаю! Ты откладывать мастер! Сейчас говоришь «до сенокоса», а там заявишь – «до первого снега». Мол, все срубы разберем и на санях их вмиг домчим. А как снег выпадет – ты: «Ой-ой, чего по морозу пегов гонять! Печей нет, перемерзнем на новом месте. Давай весны ждать», – передразнивала Матрена так похоже, что все хохотали.

      Носко Гнездило вздыхал. Он знал, что единственный способ прекратить спор – перекинуть Матрену через плечо и отнести в сторонку, чтобы закрыть ей рот поцелуем. Причем и с плеча она будет кричать и размахивать руками.

      – Да мы недавно только колодец закончили! Ты, между прочим, больше всех голосила, чтоб его копать! – возражал Мещеря Губастый.

      – Вот и обнимайся со своим колодцем! – Матрена уже искренне не