Цель номер один. План оккупации России. Михаил Антонов

приходило в ту пору трудно и не сразу…» (Выделено мной. – М.А.)

      Так что нынешние притеснения русских – в известной мере ответ на бесцеремонность, с которой мы наводили порядок в азиатских республиках, часто не считаясь с особенностями характера и менталитета, нравами и обычаями местных народов. В какой-то мере здесь сказался тот дефицит времени, в который поставила нас История». (Нас ведь посылали туда не для изучения местных обычаев, а чтобы перестраивать жизнь на основе прогресса.) «Возможно, не будь необходимости спешить с индустриализацией страны и пр., будь у русских время, чтобы не спеша вживаться в этот своеобразный мир Востока, они вели бы себя более деликатно и уважительно по отношению к местным жителям». Память подсказывает и другие поводы для оправдания.

      Да, трудно в этом мире найти кого-либо лживей, продажней и самодовольней, чем полуобразованный и бесконтрольный восточный чиновник. Немало пришлось русским насмотреться на них в кабинетах с претензией на все домашние удобства, на их непрерывные чаепития, и эти полотенца, подстилаемые под локти, и эти тусклые глаза, поднимаемые на посетителя… Но сколько там было узбеков другого склада, вроде чеканно-худого, иссеченного морщинами темнокожего директора сельской школы, знающего и по-арабски, и по-латыни, и по-русски, путешествующего по многотомному «Шахнаме», как по родному колхозу.

      И вот каков итог размышлений Андрея Тарасова:

      «Глупо и бессмысленно отрицать исторические достижения «российского Востока», «советского Востока». Когда я увидел своими глазами афганский кишлак, то понял, как далеко ушел по сравнению с ним наш среднеазиатский колхоз. Это действительно светлое царство социализма, со школой, асфальтом, больницей, водопроводом, роскошным клубом, с властью, выполняющей какие-то просьбы. С совершенно другими людьми.

      Но когда я увидел афганский кишлак, излупленный в пыль советскими ракетами и снарядами, то содрогнулся от жестокости изничтожения даже столь убогого, но последнего обиталища человека. Мы перед этим не остановились – это поразило в сердце всю Азию.

      И не останавливаемся до сих пор – под удивленным взором тоже всей Азии. При всех державных разговорах о величии России как стыковочного пространства Запада и Востока у Москвы казенное, правящее, а часто и массовое общественное сознание так и не прониклось тем пониманием истинно азиатского духа, с которым только и возможно идти на разговор с Востоком, его менталитетом одновременно лукавого и простодушного восприятия мира, с его верой в незыблемость этого мира, с его мгновенными вспышками оскорбленной справедливости. «Взрослость» Запада – хладнокровное осознание расколотости мира, никаких иллюзий, разделенность справедливости и пользы, возможность говорить без обиняков. Наверное, все эти слова неточны, и тогда остается лишь признать Восток непознаваемым. Но и это значит, что обращаться с ним следует очень осторожно, только и всего. С осторожным почтением.

      Восток есть. И казенная Россия пока не