Кантига о Марии Бланке, нашедшей себя в посмертии. Александра Шевелёва

мучил, не давал прийти в себя. Поэтому я с трудом поднялась на ничего не чувствующие ноги, начала тереть их запястьями, так как кисти уже совсем не ощущались. Ноги были словно не мои – грязные, маленькие и очень худые, как в детстве. Это тоже было частью бреда.

      Я сделала шаг. Еще. Еще. Мутное сознание удивилось пейзажу – полное отсутствие шоссе, столбов и других признаков человеческого мира, низкие оливы, полупустыня, холмы на горизонте, разбитая грунтовая дорога, слегка припорошенная чахлым снегом, замерзшая грязь. На мне были какие-то лохмотья, ноги обуты во что-то странное, грязное и явно не по погоде.

      Дорога – жизнь, подумалось мне. Дойти бы до дороги, там кто-нибудь проедет, кто-нибудь должен помочь. Подумалось еще, что если удастся дойти до дороги и если я еще жива – мое тело там, в больнице, может быть, тоже победит болезнь.

      Шаг. Еще шаг. Насыпь, разбитая колея. Только не останавливаться. Я побрела вдоль колеи, вглядываясь в быстро сгущающиеся сумерки; только бы обнаружили до темноты. Тело уже не болело, не чувствовалось, я шла на каком-то животном инстинкте, заставлявшем бороться до последнего. Если бы я в этот момент была окружена врачами, в сознании, то давно бы расслабилась, скользнула бы в небытие, но тут не было никаких посредников между мною и смертью, и пришлось принимать бой, не высчитывая шансов и выигрышей.

      Где-то вдалеке на дороге послышался то ли колокольчик, то ли перестук копыт. Черная движущаяся точка была неразличима на фоне таких же черных олив и серого неба, но означала маленький шанс на спасение, и я закричала изо всех сил. Из груди вырвался сдавленный хрип – голосовые связки застужены. Не услышит! Серые мушки полетели перед глазами и послышался гул в ушах, как в палате реанимации за несколько часов до этого. И эту битву я, похоже, проиграла. Собственное тело оказалось где-то внизу, чужое, словно сквозь пелену, ужасно маленькое и худое, не тело даже, тельце – я не узнавала его… и перед тем, как окончательно провалиться в черную трубу, я успела увидеть, как это тельце рухнуло на дорогу, а где-то вдалеке старик, словно почувствовавший что-то, напряженно повернул голову в мою сторону и стал понукать своего осла.

      III

      – Пей, дуреха! Пей, кому говорю!

      Словно во сне, я видела странную комнату; люди разного пола, одетые в основном в грязные отрепья, лежали на полу, подстелив под себя плащи и подложив под голову заплечные мешки. Кто-то ел нехитрую снедь, кто-то молился. Закопченные балки, вытертый множеством ног деревянный пол, огонь в очаге, сквозняк и запахи – дыма, давно немытого тела, горячих бобов, лошадей – все это сбивало с толку, оно было слишком материальным для наваждения. И в то же время все происходящее принималось, как во сне, с каким-то странным спокойствием; так мы не удивляемся, когда в наших грезах видим давно умерших людей или обнаруживаем, что умеем летать…

      Я видела все как будто сверху, но одновременно чувствовала и то, что нахожусь в этом чужом странном тельце незнакомой девочки. Девочка уже пришла в себя, и тело ее, которое