Единственная, неповторимая…. Галина Щербакова

и он уже знал, что не уйдет с места, пока не скажет всего, а соврет – хуже будет. Ей врать нельзя, тем более это тот самый случай, когда правду ей все равно придется узнать. Куда она денется? Морозов получил снимки и сказал им сегодня утром, что нечего ему уже делать. Для приличия пусть пришлют, он посмотрит, но речь может идти только о времени… Об оставшемся времени.

      – Обычная перестраховка, – пробормотал Никоненко. – Теперь мода такая – всех через онкологию…

      – Операция?

      – Да нет! – искренне закричал Никоненко. – Какая там операция…

      Он обрадовался, что, кажется, выныривает… Ничего страшного… Тем более он не врет… Операции действительно не будет… Скорей всего…

      – Поздно? – спросила она тут же. Без паузы.

      Он, уже обрадованный благополучным исходом разговора, не сумел среагировать быстро и точно. Он застрял в своей глупой улыбке, как в капкане.

      – Ты скажешь мне все, – услышал он холодный и спокойный голос. – Я не истеричка и в обморок не рухну (сама же была в полуобмороке несколько минут). Как бизнесмены поступают? Они выясняют точное время и точно им распоряжаются… А у меня хозяйство пусть не четырем Франциям, – проявила она знание драматургии, – но двум Бельгиям равняется… Так что мне умереть без предупреждения никак нельзя, Никоненко. Поэтому четко, между нами, выкладывай все. У меня рак и метастазы… Верно?

      Никоненко обреченно кивнул.

      Тамара Федоровна ногой зацепилась за ножку стула и давила, давила, чтоб стало больно. Когда стало нестерпимо, позволила себе чуть скривиться и сказала:

      – Сустав болит… А это не болит… Ну, да ладно… Хорошо же, что не болит… Сколько даете времени?

      – Для этого и надо лечь в больницу, – проникновенно сказал Никоненко. – Чтоб посмотреть как следует…

      – Глупости! – сказала Тамара Федоровна. – Глупости! Тратить на больницу время, если его, считай, нет… Все-таки, сколько?

      – Тамара Федоровна! – закричал он. – Да что я, Бог? Кто ж это достоверно знает?

      – А какие ножницы?

      – Ножницы?

      – От и до… Есть же у вас «от», есть и «до»…

      – Да может, я сам завтра умру? – вдруг разозлился Никоненко. – А у вас вообще ошибка…

      – У меня не ошибка, – четко сказала Тамара Федоровна. – Не юли… Полгода у меня есть?

      – Есть, есть! – обрадовался Никоненко. И тоже не соврал. О полугоде говорили. Даже и больше могло быть… В конце концов, она же пока ничего не чувствует…

      – Иди, – сказала Тамара Федоровна. – И не болтай языком!

      Дома уже все всё знали. Хирург еще утром вызывал к себе мужа Тамары Федоровны. Никоненко поимел потом неприятности от нее ни за что ни про что… Он-то действительно никому ни слова…

      Все были дома. Дочь с мужем. Сын. А быть не должны были. Каждый приход дочери всегда оговаривался заранее, потому что Тамара Федоровна гостевой неожиданности не любила. Хоть и дочь, а предупреди заранее. Не девчонка мать, чтоб