Год Дракона. Вадим Давыдов

захочешь взять себе, можешь раздать, кому понадобится, я не обижусь. Кому, сам решишь. Будь здоров, Андрюшка! Я тебя люблю. И Таньку тоже. Армия тебе не грозит, так что женись на ней скорее, дурень. И передай привет от меня. Может, ещё увидимся?

Д.»

      Ячейка с «нашим» номером – 1217 – была их «тайником» ещё со школьных лет, когда они играли в «Штирлица». 12 серий, 17 мгновений весны. И шифр – 4711, кёльнская вода, любимый Данькин запах.

      Андрей помчался на вокзал – метро ещё работало. Он влетел в зал камеры хранения, дрожащими руками набрал шифр, достал «пятнашку» и опустил её в прорезь автомата. Клацнув, дверца распахнулась. Андрей увидел щегольскую папку из натуральной кожи, с которой Данька ходил в институт. Андрей, затаив дыхание, потянул за замок «молнии».

      Внутри лежали пятнадцать пачек десятирублёвок, перехваченные стандартной бумажной инкассаторской бандеролью с бледно-красными полосками. Новые и старые купюры, – вперемешку.

* * *

      Он шёл пешком по освещённому проспекту, прижимая к груди папку с этими чудовищными деньгами, ничего не замечая вокруг. Татьяна, открыв ему дверь и увидев его мокрое лицо, втащила Андрея на кухню.

      Они сидели друг против друга – Данькина папка посреди стола, его письмо. Татьяна, с полными слёз глазами, прижав кулак ко рту – и Андрей, сгорбленный и нахохлившийся, как подбитая птица. Такими их и застала Татьянина мать, проснувшаяся от света посреди ночи в квартире.

      Она вопила что-то о ворах и бандитах, о друзьях, которые до тюрьмы доведут, о загубленной жизни со щенком-голодранцем. Андрею было всё равно – он даже не слушал.

      – Какая же ты дура, мама, – задумчиво произнесла Татьяна. – Боже мой, ну почему же ты такая дурища?

      Она вышла и вернулась буквально через минуту – полностью одетой, со спортивной сумкой в руке, с которой бегала на тренировки в фехтовальную секцию:

      – Идём, Андрей.

      – Доченька, – испуганно забормотала мать, сбавив тон и как-то враз сделавшись маленькой, жалкой. – Доченька, Андрей, Андрей, доченька, да как же, куда же, ведь ночь на дворе…

      – Андрей! – страшно закричала Татьяна. – Ты идёшь?!

      Потом они, конечно же, помирились. Алевтина Петровна извинялась и даже всплакнула: поймите меня, Андрюша, я так испугалась, да я столько денег сразу в жизни своей не видела. А ему было по-прежнему всё равно, да и что толку упорствовать в ссоре?

      Деньги пошли на кооперативную «двушку», – их собственное с Татьяной жильё. Когда-нибудь мы ему всё вернём, твёрдо сказала Татьяна. Не деньгами, – деньгами он не возьмёт. Но вернём, – обязательно.

      А потом такое началось и столько всего случилось! Горбачёв, независимость, падение Берлинской стены, Коронный Союз и Балканская война, едва не ставшая мировой. И Лукашенко, конечно. Который остановил всё, что Андрею так начинало нравиться, несмотря на неизбежное «шаг вперёд и два назад», несмотря на неопределённость и беспокойство. В воздухе, – быть может, впервые за много-много лет, – по-настоящему запахло свободой, и запах этот входил в ноздри, заставляя лёгкие распрямляться навстречу. Но это оказался всего только запах.