Любой ценой. Валерий Горшков

взгляд выхватывал страшные следы гремевших здесь всего год назад жестоких боев…

      В столицу, – шумную, суетную, залитую огнями, – где уже почти ничего не напоминало о войне, поезд прибыл поздно вечером, на второй день. Ближайший ленинградский отправлялся завтра днем, так что ночь пришлось провести на вокзале. Выданный в дорогу сухой паек кончился, но Ярославу удалось разжиться в буфете пустым чаем и купить у бабульки десяток еще теплых пирожков с капустой. Впервые за много лет он смог поесть настоящей домашней выпечки.

      Когда пришло время посадки, на перроне было не протолкнуться от желающих уехать в Питер и их багажа. А это означало только одно – вытянуться на жесткой вагонной скамейке в полный рост и поспать хоть часок-другой в горизонтальном положении опять не получится. Нога снова будет болеть. Впрочем, это мелочи. Главное – менее чем через сутки он наконец-то будет дома. В Питере. Правда, дома как такового, в виде собственной крыши над головой, у Ярослава не было с тех пор, как арестовали мать, а он подался в бега. Как не было ровным счетом ничего из вещей, кроме трости и тощего брезентового мешка за плечами. Но Охотник был совершенно спокоен. Потому что искренне, всей е верил – Леонид Иванович Сомов жив. И он обязательно найдет сенсея там же, где и прежде, – в деревне Метелица…

      Ярославу, можно сказать, повезло – ему вновь досталось место возле окна, дающее более-менее сносную возможность прикорнуть. Изрядно подустав за время вынужденного пребывания в Москве – ночью он так и не смог сомкнуть глаз, – Охотник протиснулся в угол, сунул трость за столик, подложил под голову вещмешок и, устроившись поудобнее, собрался уже закрыть глаза и вздремнуть, не обращая внимания на шум и гул голосов, как вдруг н е ч т о заставило его сердце дрогнуть, пропустив очередной удар. От свинцовой сонливости не осталось и следа.

      Прямо напротив, за столиком, на скамейку опустился невысокий полноватый мужчина лет сорока, в слегка мятой форме с погонами, которые ненавидело подавляющее большинство настоящих фронтовиков. Только сейчас Ярослав поймал себя на мысли, что он, капитан разведотряда, мастер – теперь уже бывший – рукопашного боя, десятки раз участвовавший в секретных операциях в глубоком тылу врага, оказывается, еще не окончательно потерял способность з а м и р а т ь от чувства внезапно накатившего страха. А ведь еще вчера Охотнику казалось, что он давно забыл, какое оно, чувство страха.

      А сейчас взглянул на этого человека и вспомнил.

      Севший напротив него черноволосый скуластый мужчина носил форму войск НКВД и был отлично знаком Ярославу, хотя встречались они всего однажды, восемь лет назад, в кабинете ректора Ленинградского университета. Впрочем, этот служака был знаком не только Охотнику. Профессор Сомов тоже имел возможность пообщаться с капитаном Бересневым, когда спустя сутки после ареста матери Ярослава и его исключения из университета в деревню в поисках «беглеца и убийцы» примчалась на грузовике целая группа захвата Чека. Каким-то чудом Леониду Ивановичу