Динка прощается с детством. Валентина Осеева

еще один дорогой ей человек. Это деревенский музыкант, Яков Ильич.

      Динка кладет в ящик коробочку с канифолью и видит перед собой знакомое бледное лицо музыканта, поднятый смычок и прижатую к подбородку скрипку.

      «Ах как он играет, как он играет…» А она, такая дуреха, только в последнее лето по-настоящему оценила его игру. Но зато уж теперь…

      Динка зажмуривает глаза и стискивает на груди руки.

      «Первым долгом… первым долгом, на другой же день, я оседлаю Приму и поскачу к нему в лес. Он, наверно, как всегда, сидит за сапожным столиком со своим сынишкой Иоськой… Отдам ему канифоль».

      «Здравствуйте, Яков Ильич! Вот я привезла вам канифоль, вы жаловались, что всегда теряете ее…»

      «Здравствуйте, барышня! Иосенька, дай барышне стульчик…»

      Забывшись, Динка низко кланяется, говорит вслух… и Мышка поднимает голову.

      – Господи, Динка! Ты ляжешь сегодня спать? – сонным голосом спрашивает она. – Ведь ты же прекрасно знаешь, что каждый год Ефим приезжает под утро, еще можно хорошо выспаться!

      – Ну и спи, а я не хочу! У меня много дел!

      Динка закрывает свой ящик и подходит к окну. Теплый-теплый весенний вечер… Ох, скорей бы ехать! Но где же этот Ефим? Ну что бы ему стоило хоть один раз приехать с вечера! Тогда можно было б умчаться с последним поездом… Нет, это, конечно, не годится, в лесу темно… Надо раньше отправить Ефима и самой бежать на вокзал… Как раз рассвет, хорошо…

      Динка смотрит на пустынную улицу. Тихо-тихо стоят ряды каштанов, неслышной поступью поднимаются они вверх вдоль тротуаров. То ли луна, то ли тусклые огни фонарей отсвечивают на их листьях…

      – Ночь идет, как тихая монашенка, строгая подружка солнечного дня… – задумчиво шепчет Динка.

      У нее теперь часто сами по себе складываются какие-то рифмованные строчки – не то стихи, не то просто приукрашенные мысли, в подражание любимым поэтам. Писать настоящие стихи Динка не умеет и даже не пробует.

      – А ты бы попробовала, – уговаривала ее иногда Мышка.

      – Ну что ты! – смеялась Динка. – Меня только на две строчки и хватает! Побормочу для себя и успокоюсь.

      Но Мышке, зачитывавшейся Ахматовой, Блоком и другими поэтами, обязательно хотелось видеть в сестре хоть какие-нибудь проблески поэтического таланта.

      – А ты прислушайся к себе, ведь вот у тебя рождаются какие-то строчки и мучают тебя…

      – Да ничего меня не мучает, не стану я с этим и связываться! Еще чего не хватало!

      Я не поэт – поэтому

      Я не пишу стихи,

      Не стану в ряд с поэтами,

      Не пустят в рай грехи! —

      весело отвечала Динка.

      Но Мышка старательно собирала и записывала каждую услышанную от сестры строчку. На себя она не надеялась, а вот на сестру… Вдруг в ней что-то проявится…

      – Проявится! Как же! К шестидесяти годам напишу тебе первые стихи про любовь…

      Приду к тебе старушечкой

      Читать