Жиган против банды. Сергей Зверев

Клебаничева с легкой улыбкой на губах. Она была одета в широкое индийское сари, на ногах – плетеные сандалии. Длинные волосы были собраны в пучок и удерживались замысловатой заколкой. Спокойно приняла из рук смущенного генерала бутылку вина и не преминула заметить:

      – О, я люблю «Токайское»! Оно напоминает мне о юности…

      Ангелина вела себя так естественно, словно они знали друг друга уже очень много лет.

      Усадив генерала справа от окна, отступила на несколько шагов и оценивающе оглядела Клебаничева с ног до головы.

      – Ну как я, гожусь для вашего образа? – смущенно поинтересовался тот. – Или нет?

      – Еще как годитесь! – улыбнулась Ангелина и решительно заявила: – Ну что ж, приступим!

      Она вытащила на середину комнаты мольберт, водрузила на него обтянутый бумагой планшет, вооружилась цилиндриком сангины и принялась широкими штрихами набрасывать портрет генерала.

      Она работала молча, сосредоточив все свое внимание на рисунке. Лишь несколько раз предлагала прерваться, чтобы попить кофе. Генерал не любил кофе, но отказаться не решился.

      Несколько часов пролетели незаметно. Во время сеанса Клебаничев исподволь и с интересом наблюдал за Ангелиной, за ее уверенными движениями, красивыми, изогнутыми бровями, тонкой линией носа.

      Когда женщина решительно сняла с мольберта планшет и отставила его в сторону, генерал даже вздохнул с сожалением.

      – Что, уже все? – удивленно спросил он.

      – Да. На сегодня хватит. Давайте пить «Токайское».

      Клебаничев разлил вино по бокалам, поднял свой и произнес короткий тост:

      – Ну, за ваши творческие успехи!

      Женщина улыбнулась и медленно покачала головой:

      – Нет, Игорь Петрович, за свои творческие успехи я пить не буду.

      – Почему?

      – Да потому, что я уже давно не творческий человек, – вздохнула Ангелина. – Я умерла как художник, я это чувствую…

      Генерал не нашелся, что возразить. Он вообще не разбирался в психологии людей, занимающихся искусством, и считал, что все эти муки, терзания и сомнения не что иное, как желание покрасоваться перед теми, кто обделен талантом. Но откровения Ангелины Клебаничев слушал с удвоенным вниманием. Во-первых, женщина ему очень нравилась. Во-вторых, он давно мечтал окунуться в мир богемы, узнать, чем живут и дышат эти люди.

      – Вот ваше лицо вдохновило меня на создание портрета, – с воодушевлением продолжила Ангелина. – Увидев вас, я почувствовала, что способна создать шедевр. Но взяла в руки сангину, сделала несколько штрихов и поняла – нет, не дотягиваю. Не получается…

      – Жаль, конечно.

      Клебаничеву страшно хотелось посмотреть на собственный портрет, который вдруг стал центром повышенного внимания, но так и не решился попросить Ангелину показать рисунок.

      А женщина пила «Токайское», рассказывала о творческих терзаниях и планах на будущее. Ее глаза заблестели, губы стали влажными, дыхание участилось. Вскоре генерал перестал следить за нитью разговора. Он с вожделением поглядывал на стройные ноги Ангелины,