Балканский легионер. Сергей Зверев

их к чертовой матери, чего их жалеть!

      Как убеждался Мазур, Семенов в некоторых вещах был поразительно дремуч. Иногда у Мишеля возникало такое ощущение, что парень только что свалился с неба и плохо понимает, кто он и для чего он здесь. Вот это и удивляло: ведь был строгий отбор, месяцы учебы, инструктажи, тесты и прочее. Пускай, думал Мазур, Семенов заблуждается в тонкостях политики и прочих, более сложных, вопросах. Но основы – кодекс миротворца – он обязан знать, как воинский устав. Поэтому при каждом удобном случае Мазур прочищал ему мозги:

      – Если мы не установим мир в Косово, то ни одного серба там точно не останется… Чем больше ты будешь гнобить мусульман, тем сильнее они потом на сербах и оторвутся, пойми ты, дурья башка!

      Понемногу, постепенно, но Семенов вроде начинал что-то понимать. Тем временем поселок уже был занят подразделением Мазура, бойцы вели учебный бой, не давая условному противнику вновь проникнуть в населенный пункт. Все шло по плану…

      И здесь Мазур почувствовал, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Нет, вроде бы ничего такого не случилось. Солнце продолжало светить точно так же, как и полчаса назад, все так же дул ветер. Никаких посторонних звуков тоже не слышалось. Но вдруг ему показалось, что он стал другим. Все его мысли вдруг изменились. Он остался Мишелем Мазуром, но только все стало не таким. В один момент адъютант вдруг утратил всякий интерес к дальнейшему продолжению учений, к учебному, да и вообще всякому сопротивлению. Мазур почему-то не мог сделать ни одного выстрела в противника даже холостыми.

      – Что это со мной? – проговорил он вслух, сам себе удивляясь.

      Голос, его голос, звучал как будто издалека. Он огляделся, удивляясь тому, что даже движения его стали вдруг какими-то замедленными, заторможенными. Вокруг, среди бойцов его подразделения, происходило абсолютно то же самое. Его боевые ребята превратились в каких-то замороженных субъектов. Те, кто бежал, остановились и присели. Те, кто стрелял, прекратили огонь. Причем удивление, с которым Мазур наблюдал это, было внутри, как будто он – это не он.

      Вокруг творилось что-то немыслимое. Мистика, дурной сон, иллюзия? Понять это никто не мог. Глаза солдат стали мутными, бессмысленными, как будто пьяными. Находящийся рядом с ним легионер, присев в ложбинке, сорвав цветок ромашки, принялся с мечтательным видом, не спеша обрывать лепестки – один за другим. Все это напоминало детскую игру «любит-не-любит». Возможно, будь это кто-то другой, то вопросов могло бы и не возникнуть. Но если учитывать, что этот солдат был в прошлом активным участником Ирландской республиканской армии, на счету которого было не одно шумное дельце, то можно было по меньшей мере сильно удивиться.

      Еще один из взвода Мазура тем временем тоже с пользой проводил время. Лежа на боку, бросив автомат, он заходился бессмысленным смехом. Смех, овладевший им, просто душил беднягу. Но что интересно – было видно, что солдат смеется не по собственной воле. Какие-то черты в лице явственно показывали, что причина смеха коренится не в нем