Превращение (сборник). Франц Кафка

порядочного человека, не удостоив отца даже взглядом? Или, думаешь, я, родитель твой, тебя не любил?

      «Сейчас та подастся вперед, – осенило Георга. – Хоть бы он упал и расшибся». Последнее слово пронеслось в голове со змеиным шипением.

      Отец и вправду подался вперед, но не упал. А заметив, что Георг и не думает к нему приближаться, выпрямился снова.

      – Стой, где стоишь, не больно ты мне нужен! Думаешь, ты в силах подойти, а в углу жмешься только потому, что тебе так хочется? Смотри не просчитайся! Я по-прежнему гораздо сильнее тебя. Один я, может, еще и спасовал бы, но теперь за мной и сила нашей матери, и с дружком твоим я отлично поладил, и все клиенты твои у меня в кармане!

      «У него даже в нижней рубахе карманы», – изумился Георг, попутно успев подумать, что одним этим наблюдением можно опозорить отца на весь свет. Но и эта мысль промелькнула лишь на миг и тут же забылась, ибо сейчас он забывал все и сразу.

      – Только попробуй попасться мне на глаза со своей невестой под ручку! Я просто смету ее с пути, ты и охнуть не успеешь!

      Георг скривил гримасу – мол, так он и поверил. Отец в ответ, неотрывно глядя в его yгол, только грозно закивал в знак того, что именно так все и будет.

      – Как же ты сегодня меня потешил, когда пришел спрашивать, писать или не писать дружку о помолвке! Дурачок, он же и так все знает, он все знает и так! Это я ему пишу, ведь ты же не сообразил отобрать у меня перо и бумагу. Потому-то он столько лет и не приезжает, он все знает во сто раз лучше, чем ты сам. Твои письма он, не читая, одной левой комкает, а мои берет правой рукой и читает внимательно! – От воодушевления рука его взмыла над головой. – Он все знает в тысячу раз лучше! – выкрикнул отец.

      – В десять тысяч! – съязвил Георг, желая поддразнить отца, но даже в нем самом, еще не успев сорваться с уст, слова эти прозвучали до смерти серьезно.

      – А я-то который год жду, когда же сынок пожалует ко мне с этим вопросом! Думаешь, хоть что-то еще меня волнует? Думаешь, я читаю газеты? Вот! – И он швырнул Георгу газетный лист, бог весть какими судьбами завалявшийся в постели. Какая-то старая газета, Георг даже названия такого не помнил. – Долго же ты мешкал, прежде чем решиться! Мать умерла, так и не дождавшись заветного денечка, друг там в своей России вконец пропадает, уже три года назад весь желтый был, краше в гроб кладут, ну а я – сам видишь, на кого я стал похож. Или ты даже этого не замечаешь?!

      – Так ты, значит, все время меня выслеживал! – выкрикнул Георг.

      С жалостью в голосе и как бы между прочим отец бросил:

      – Ты это, наверно, раньше хотел сказать. Сейчас-то оно совсем некстати. – И, уже громче, продолжал: – Итак, теперь ты знаешь, что было помимо тебя, ведь прежде ты, кроме себя самого, ни о чем знать не желал. По сути ты был невинным дитятей, но еще более по сути ты был сам дьявол в образе человеческом. А потому знай: я приговариваю тебя к смерти утопленника!

      Георг почувствовал, как его выносит из комнаты, и только грохот, с которым отец рухнул на кровать, все еще гулом