Даль сибирская (сборник). Василий Шелехов

в сущности, незначительный эпизод запомнился так же, как, наверное, альпинисту штурм трудной вершины и упоение победой, когда у ног лежит, в сиянии и голубой дымке, вся планета, и в душе до сих пор остаётся неискоренимое, как музыкальный отзвук, заветное желание когда-нибудь вновь, ненароком, полежать или переночевать под душистою громадою стога сена, должно быть, в надежде, что опять вернётся то остро-приятное чувство полноты жизни и любви к нашей земле.

      Июль – самый безрыбный месяц летом. А если учесть, что он бесплоден и по многим другим статьям: ни ягод ещё нет, ни овощей в первой его половине, да и мяса нигде не купишь, забоя нет, то становится ясно, что свежая рыбка на обеденном столе большой семьи в особенности желательна. Так-то так, но нет ведь рыбы, нет, основная масса её зашла в таёжные речки, откармливается там на приволье, а та, что в Лене осталась, настолько сыта, что, можно подумать, и не питается ничем.

      Мама всячески поощряла, подхваливала нас, чтоб мы не стыдились мизерных уловов, и мы булькались на реке по-прежнему, добывая по полдесятка ельцов и ершей за день. Да-да, ершей! В июле не приходилось брезговать ершами, потому что на безрыбье и ёрш рыба. А что? Если по справедливости судить, то надо прямо сказать, что ёрш – далеко не последний, не худший представитель рыбьего племени. Если ёрш крупный, вершка два с половиной, пузатый да икряной, так в нём есть чем поживиться, и мясо белое, нежное, вкусное, и навар в ухе жирный, сдобный, сытный, и запах густой, стойкий, заманчивый.

      А по горным речкам, слышно, рыбы баснословно много, хоть штанами, завязав гачи, лови! Иван Царь с Петром Амполисовичем плавали туда с сетями и добывали отлично. Там, якобы, и зверя полно, на каждом шагу сохатые, медведи, заплывшие жиром, бродят, глухарей и рябчиков – тьма, одним словом, волшебная страна, утраченный рай в нетронутом виде. И вот мы нацелились на ближайшую такую речку, Пилюду, устье которой находилось в восьми километрах от Петропавловска; в Пилюду же, в свою очередь, впадала Рассоха, будто бы особенно изобильная рыбой.

      Года два шли разговоры о поездке на Пилюду и Рассоху, но мать всё не решалась отпустить нас так далеко, на много дней одних, хотя если б случиться беде, она всегда могла произойти и на Лене, а на Пилюде, с её мелководьем, если разобраться, и утонуть-то мудрено. На третье по счёту лето нашего жительства на Лене вопрос о поездке в глубины девственной тайги был решён, в принципе, положительно. А шёл, как я уже несколько раз говорил, правда, вскользь, столь памятный старшему поколению 1941 год.

      Распалённое воображение надарило нам таких чудес и успехов в предстоящем путешествии, что мы задолго до наступления заветного срока, фактически с самой весны, стали бредить Пилюдой, все наши вылазки по Ленским излюбленным местечкам казались уже скучными, пресными. По мере приближения середины лета нетерпение возрастало. Брат ещё так и сяк, я же буквально изводился, страшась, как бы мать, скорая на внезапные и окончательные решения,