Крещение огнем. Анджей Сапковский

хихикнула.

      – Чудится тебе, трубадуй.

      – Тихо, сказал! Заткнитесь! Кто-то поет, говорю же. Не слышите?

      Геральт скинул капюшон, который Мильва обозвала капором. Мильва тоже прислушалась, потом глянула на ведьмака и молча кивнула.

      Музыкальный слух не подвел трубадура. То, что казалось невозможным, оказалось правдой. Они стояли в сердце леса под моросящим дождем, на дороге, усеянной трупами, и слышали пение. Кто-то приближался с юга и пел бодро и весело.

      Мильва дернула поводья вороного, готовая бежать, но ведьмак жестом остановил ее. Его это заинтересовало. Потому что доносящееся до них пение не было грозной, ритмичной, гудящей многоголосицей марширующей пехтуры или задорной песенкой конников. Оно не вызывало страха. Совсем наоборот.

      Дождь шумел в листве. Уже можно было различить слова песенки. Веселой песенки, казавшейся в этой панораме войны и смерти чем-то чуждым, неестественным и совершенно неуместным.

      Гляньте, там в бору-борочке да волчишко пляшет,

      Зубья щерит, резво скачет и хвостишком машет.

      Ты чего такой веселый, бестия лесная?

      Иль жены не подыскалось? Не нашлась такая?

      Ум-та, ум-та, у-ху-ха!

      Лютик вдруг рассмеялся, вытащил из-под мокрого плаща лютню, не обращая внимания на шипение ведьмака и Мильвы, рванул струны и подхватил во весь голос:

      Гляньте, серый волк патлатый стонет под горою,

      Морда в землю, хвост под брюхом и слеза рекою.

      Ты чего такой унылый, бестия лесная?

      Ох, женился я по дури! Ох, судьбина злая!

      – Ум-та, ум-та, у-ху-ха! – подхватили совсем близко многочисленные голоса.

      Раздался дружный смех, кто-то пронзительно засвистел на пальцах, и из-за поворота показалась удивительно живописная, идущая гуськом компания, разбрызгивающая грязь ритмичными ударами тяжелых сапожищ.

      – Краснолюды, – вполголоса отметила Мильва. – Но не из «белок». Бороды не заплетены.

      Их было шестеро. В коротких, переливающихся всеми оттенками серого и коричневого плащах с капюшонами, какие краснолюды обычно носят во время ненастья. Геральт знал, что такие плащи совершенно не пропускали воды, поскольку из года в год они пропитывались дегтем, покрывались дорожной пылью и остатками жирной пищи. Практически такая одежда переходила от отца к старшему сыну, поэтому пользовались ею, как правило, исключительно краснолюды зрелого возраста. А зрелости краснолюд достигал тогда, когда борода доходила ему до пояса, что обычно случалось годам к пятидесяти.

      Ни один из приближающихся на молодого не походил. Но и на старого тоже.

      – Людей ведут, – буркнула Мильва, движением головы указывая Геральту на группу, выходящую из леса вслед за шестеркой краснолюдов. – Не иначе как беженцев, глянь, все поклажей увешаны.

      – Да и сами тоже неплохо нагружены, – заметил Лютик.

      Действительно, каждый краснолюд тащил груз, под которым запросто свалился бы не только человек, но и конь, что послабее.