Пуля калибра 7,92 (сборник). Сергей Михеенков

можно было считать таковыми зачастую условно.

      – Если что, тут же сообщи мне. Я на имя военкома письмо напишу, а батя подпишет.

      – Спасибо, товарищ младший лейтенант.

      Поговорил в ту ночь Воронцов с бойцом, а сам потом долго не мог уснуть. Как там дома, в Подлесном? Как Зинаида с детьми? Голодают, небось. А тут как раз офицеры в полку начали посылать домой свои продовольственные аттестаты. Кто жене, кто матери, а кто невесте. Решил выслать своё довольствие и он. Но кому? В Подлесное? Матери, сёстрам и деду Евсею? Или в Прудки? Зинаиде с Улюшкой и ребятами? Долго думал. Пошёл во второй взвод, посоветоваться с Кондратием Герасимовичем. Тот выслушал его и сказал:

      – А и у меня ж, Сашок, такая же загвоздка. Правда, мои Нелюбичи ещё под немцем… Но рассуди так. Твои-то, в деревне, в своей хате живут? Не сожгли их. Корова есть. Огород есть. Проживут. А там – дочь. Родная кровинушка. И – сироты. Так что никакая мать не попрекнёт тебя, если ты о родной дочери позаботишься. Ты же не девке на ветер свой аттестат шлёшь. Вон, взводный Медведев, когда на станции ночевали, познакомился там с одной. И что ты думаешь? Вчера признался, что ей свой аттестат выслал. Ну не дурак? А она, говорят, и с немцами тут гуляла… – И вдруг Нелюбин спросил его: – Ты, Сашка, скажи мне следующее… Как товарищ товарищу. Совесть за патрон, и даже за обойму, как известно, не выменяешь. Ты к ней, к Зинаиде, ворочаться собираешься?

      – Да, собираюсь. Я ей слово дал, – простодушно, как перед отцом, признался Воронцов.

      – А какое слово? За дочкой приехать? Или что?..

      – Разговор был такой, что я за всеми ими приеду. Как же я, Кондратий Герасимович, Пелагеиных детей брошу? – Он опустил голову, повёл взглядом в сторону, будто ища опору. – Она ж мне роднее родной была.

      – Вот и молодец! Вот и правильно!

      – Если только отец их не отыщется.

      – Ну, отыщется, тогда другое дело. Тогда решите между собой, как быть.

      – А что решать, дети-то – его. А Зинаиду с Улюшкой, жив буду, заберу. Это я тебе как фронтовому товарищу обещаю.

      – Значит, ты ей обещал, Зинаиде Петровне. Или нет? Ты что-то о ней молчишь.

      – Как же не обещал. Обещал.

      – Ну а чувство ты к ней имеешь? – допытывался Нелюбин. – Сердечное влечение? А? С такой женщиной, как Зинаида Петровна, истуканом по соседству не проживёшь. Имей в виду. Тут, брат, взаимное чувство надо иметь. Если не имеешь, смотри… Такую яблоньку тебе запустить не дадут. Какой бы орёл ты ни был.

      – Да что ж ты, Кондратий Герасимович, как свёкор допытываешься? Говорю же – обещал.

      Нелюбин посмотрел на Воронцова и сказал:

      – Мне-то ты не обещай. Ты себе обещай. Да зарок дай. Так-то. Я-то тебе, может, недолгий свидетель. Ненадёжный.

      И вот Сороковетов со своим расчётом стоял перед Воронцовым. Миномётчики ждали, что скажет взводный.

      – Видите, пулемёт на той стороне?

      – Вас понял, товарищ младший лейтенант, – тут же прищурился Сороковетов. – Емеля, сколько до него?

      – Днём