Четыре шага. Константин Симонов

дивизионный комиссар, разрешите доложить?

      Пантелеев обернулся. Перед ним стоял сиявший от счастья Велихов.

      – Немецкого полковника убили. Давай, клади, – повернулся Велихов к здоровенному бойцу, тащившему на плечах тело громадного немца. – Опускай!

      Боец отпустил одну руку, и мертвец тяжело сполз на дно окопа. Это был немолодой немец, очень большого роста, с черными усами, белым лицом и зажмуренными глазами – так в ужасе зажмуривается человек, ожидающий удара в спину. Сукно его мундира дочерна намокло от крови.

      – Штыком его, – сказал принесший немца боец и коротким движением обеих рук показал, как он ударил немца штыком в спину.

      – Оно и видно, что штыком, – сказал Пантелеев, разглядывая немца. – А откуда же решили, что полковник?

      – А смотрите, пожилой и нашивок сколько, – все так же счастливо улыбаясь, сказал Велихов. – И пистолет взяли у него. – Он показал на засунутый за ремень гимнастерки парабеллум.

      Велихову, всем окружавшим Пантелеева бойцам и Лопатину, который без очков, близоруко нагнувшись, рассматривал немца, всем хотелось, чтобы этот мертвый действительно оказался полковником. Но Пантелеев при всем желании не мог подтвердить этого. Хотя у немца, и правда, мундир был в нашивках, но погоны говорили, что он всего-навсего фельдфебель.

      – Полковник еще впереди, а это пока фельдфебель, – помедлив, сказал Пантелеев.

      Подошедший командир роты доложил, что все окопы заняты и немцев по первому подсчету уничтожено до тридцати человек.

      – Вчера с нашими запросто управились и решили – больше взвода не оставлять! – сказал Пантелеев. – Нахалы все-таки! Сколько у вас потерь в роте, подсчитали?

      – Подсчитываем! Около сорока. Кладу одну четверть на убитых, – с не понравившейся Пантелееву легкостью начал лейтенант.

      – Подождите класть, – перебил его Пантелеев, – лучше пошлите санитаров за теми, кто на косе раненый лежит. А то пока там, сзади, додумаются…

      Пантелеев вспомнил Бабурова, беспорядок, с которого началось утро, и нахмурился:

      – А наших, ночью убитых, возле окопов много лежит?

      – Несколько человек видел.

      – Командира батальона не нашли?

      – Нет, не опознали.

      – Похороните всех до одного, – строго сказал Пантелеев. – А то у нас так рассуждают: моей роты – похороню, а не моей роты – пусть птицы клюют. Водится у нас еще такое хамство.

      – Я и собирался похоронить, товарищ дивизионный комиссар.

      – А я не про вас. Я просто, чтобы учли, как некоторые другие поступают.

      Пантелеева беспокоило, чтобы здесь не повторилась вчерашняя история. Уж больно невыгодна была эта открытая позиция, все подходы к которой просматривались немцами из Геническа.

      В то же время дать приказ отойти с этих неудобных позиций, предоставив немцам возможность снова высадиться здесь, Пантелеев не хотел, особенно после сегодняшней удачной атаки. Он верил, что роту можно оставить здесь;