Обреченная. Элизабет Силвер

было двадцать три года на то, чтобы узнать меня.

      – Я просрал все эти двадцать три года, я знаю! – взмолился отец. – Но, может, следующие двадцать три пройдут лучше? Даже следующие пятьдесят.

      Я проглотила нервы в основании глотки, чтобы прочистить дорогу словам.

      – Пошел ты…

      – Я заслужил, – сказал Калеб, почти намекая, что заслужил спасение.

      – Да. Ты заслуживаешь.

      Мне полегчало, когда я сказала это – словно дождалась нужного времени для приезда. Сквернословие может так действовать – и непонятно почему, и волшебно. Для меня в тот момент это было, вероятно, сочетанием того и другого. Я знала, что у моего отца такие же ощущения.

      – Хорошо, – сказал он. – Раз уж мы с этим покончили, может, просто будем проводить время вместе? Узнаем друг друга получше.

      Я не ответила. Я не оставалась спокойной, но и не встала. А затем отец покорно подался вперед, сложив руки перед грудью, как в молитве.

      – Спасибо, Ноа.

      – Извини? – прищурилась я.

      Калеб улыбнулся и снова понизил голос.

      – Спасибо.

      – За?..

      – За то, что пришла сюда. За то, что не стала бросать трубку, как я. За то, что еще не ушла.

      – Не стоит меня за это благодарить. Моя правая нога уже готова сделать шаг из-за стола.

      Отец проглотил улыбку, которая только-только начала формироваться.

      – Ты знаешь, что я имею в виду.

      Мне чертовски не хочется приписывать этому человеку обаяние, но другого подходящего слова в тот момент не находилось. Он улыбнулся, и его шрам растянулся вместе с улыбкой.

      Я оглянулась в поисках какого-нибудь одинокого завсегдатая, но в баре были только мы с отцом. Свет больше не проникал в окно – вместо этого он мерцал на цементе снаружи, напоминая мне, что я опасно приблизилась к окончанию пятидесяти пяти минут, отведенных на бар.

      – Мне пора, – сказала я. Я была горда собой за то, что мне удалось закончить дело вовремя.

      – Послушай, Ноа, – Калеб сменил тему; его голос похрипывал. – Ты должна знать, что это не только моя вина в том, что меня не было рядом с тобой.

      – Мне немножечко трудно в это поверить.

      Отец, заинтригованный, подобрался.

      – Если твоя мать не рассказывала обо мне, я не могу ее за это винить. Она ведь не рассказывала?

      Я не ответила.

      – В смысле, кто же захочет, чтобы его дочь узнала, что ее отец – алкоголик и навсегда останется бывшим заключенным? – Калеб рассмеялся себе под нос, стараясь поддержать диалог насколько можно долго. – В то время я и сам бы не подпускал себя к своему ребенку.

      Он прокашлялся и провел указательным пальцем по краю горлышка бутылки с водой. Да, он нервничал, и больше нам говорить было не о чем, но я провела в баре почти час, и в этот момент моей жизни я следовала собственному мнению и не поддавалась на жалкие стенания своего папаши. Я встала. Он, поднявшись мне навстречу, взмолился:

      – Прошу тебя, Ноа! Останься еще немного. Давай я принесу