Лорды Белого замка. Элизабет Чедвик

[3]. Такая сумма была для него огромной: теперь, чтобы раздобыть деньги, придется либо просить помощи у отца, либо целую неделю бороться на руках.

      Хотя Иоанн велел ему поторопиться, Фицуорин медлил с возвращением в королевские покои, давая тому время успокоиться. Он преуспел, но лишь отчасти. Когда юноша постучал в дверь и вошел с кувшином вина, от негодования принца остались только тлеющие угольки.

      Иоанн отпер ставни на том окне, рядом с которым стояла шахматная доска, и теперь, опершись о камень, мрачно вглядывался в бурную тьму. Гонимые ветром стрелы дождя со снегом проносились мимо. Дворы и дорожки были погружены в темноту – в такую погоду задует любой факел, – но окна залов, где находились люди, отбрасывали тусклый мерцающий свет, и под навесом в углу дворика часовые поставили себе жаровню с углями. Вдалеке, словно темные драгоценные камни, поблескивали огромные окна аббатства.

      Иоанн обернулся. Одну руку, сжатую в кулак, он заткнул за пояс, другой оперся о ставень.

      – Долго же ты ходил.

      – У батлера ждали очереди и другие люди, сир, – солгал Фульк и налил Иоанну в кубок вина. – Теперь я могу уйти?

      Он попытался произнести это равнодушно, так, чтобы в голосе его не сквозила надежда, но, заметив, как выражение лица Иоанна становится суровым и зловещим, понял, что выдал себя.

      – Нет, Деревенщина, тебе придется остаться и составить мне компанию. Ты и так без должного усердия отрабатываешь свой хлеб. – Принц указал на кувшин. – Налей себе. Не люблю пить один.

      Фульк неохотно плеснул вина в один из пустых бокалов, оставшихся после оруженосцев. Ветер трепал настенные гобелены и колыхал пламя оплывающих в светильниках свечей, грозя погрузить комнату в темноту.

      – Сколько у тебя братьев, Деревенщина?

      Фульк секунду помедлил, пытаясь сообразить, что на уме у принца, но понял лишь, что настроение у того скверное.

      – Пятеро, сир.

      – И что они наследуют?

      – Я не знаю, сир. Это будет решать наш отец, – осторожно ответил Фульк.

      – Брось. Ты его старший сын и наследник. Все отойдет тебе.

      Фицуорин пожал плечами:

      – Может, и так, но никто из моих братьев не будет нуждаться.

      – Полагаешь, ни один из них не станет возмущаться тем, что ты получаешь львиную долю наследства? По-твоему, остальным не будет обидно?

      Иоанн небрежно провел пальцами по кожаной обивке щита, который Фульк поставил на скамью.

      – Во всяком случае, не настолько, чтобы между нами надолго установилась неприязнь, – сказал он. – Даже если я порой и ссорюсь с братьями, все равно, кровь не вода. Родственные чувства очень много значат.

      – Неужели? – с мрачной иронией поинтересовался Иоанн.

      – В нашей семье – да.

      Фульк глотнул вина, чувствуя, что ступил на скользкую почву. Его собеседник, младший из детей Генриха, родился уже после того, как семейное наследство было поделено между остальными сыновьями, и никто из них не желал уступать своего ни на йоту. Иоанна называли Безземельным, иногда – в лицо. И теперь, глядя в непролазную