Счастливая Россия (адаптирована под iPad). Борис Акунин

на мягких лапах. А сегодня поежился: тигр, как есть тигр.

      Он, Шванц, и на допросах тоже редко садился. Ходит, ходит за спиной у арестованного, а тот шеей вертит, косится.

      Шванц был еврей, а они, известно, нация моторная. Не могут без движения.

      На совещании или на собрании, где не походишь, начальник всегда быстро-быстро на листочках рисовал. Одно и то же – мартышек, но все время разных и очень ловко. То на дереве, то вверх ногами, то они друг у дружки блох ищут, то сношаются.

      С виду капитан госбезопасности был нестрашный. На еврея вовсе непохож. Даже картавил не по-ихнему, а как-то по-детски или, наоборот, по-стариковски – пришепетывал. Круглолицый такой толстячок, форма на нем будто пижама. Нос пончиком, сочный рот всегда в улыбочке, маленькие голубые глазенки через очки лучатся, помаргивают.

      Но сейчас Шванц улыбку убрал, лысый лоб собрал участливыми морщинами.

      – Ну что он?

      – Плохой…

      Закручинился:

      – Эх-эх, шочувштвую.

      Шепелявил капитан не всю жизнь, а только последние три месяца – сам говорил. Мост ему неудачно поставили. Шванц про это смешно рассказывал: «Я потом дантисту тоже зубную операцию сделал. Вредитель он оказался. Теперь сидит на нарах, корочку в воду макает, деснами перетирает». У него выходило «дантишту жубную операцию шделал».

      Потом-то Филипп привык, даже перестал эту шепелявость замечать, а сначала сильно напрягался. Например, когда знакомились. «Я, – сказал новый начальник, – вообще-то по метрике не Шоломон Акимович, а Шломо Акивович. Фамилия моя по-немецки ожначает „хвошт“, чем шобака вертит, но шлово это ишпользуется похабниками для обожначения мужского инштрумента. А пошкольку фигурой я похож; на небольшого шлона, то Шломо Шванц – это Шлоновый Хер. Хорошее имя, товарищ Бляхин. И, шкажу тебе по шекрету, вполне шоответштвует моей анатомии».

      «Шочувствую» – а по сошуру видно, что ничего он не сочувствует, и Бляхин, исправляя свою оплошность, прибавил:

      – Профессор говорит: ничего, сдюжит. Выздоровеет. Нескоро только…

      – Само собой. Большевистская порода крепкая, – кивнул начальник и сразу, будто с облегчением, перестал морщить лоб, заулыбался. Так ему было привычнее. – Ладно. Я тебя позвал не только про здоровье товарища завотделом ЦК спросить. Хочу поручить тебе, Бляхин, большое дело.

      Шванц всех сотрудников называл на «ты», а они его по-разному. На «ты» – только зам, помощники и старшие оперуполномоченные, из простых оперов один Бляхин. Капитан на первой беседе сам предложил: давай, говорит, по-свойски – сегодня я у тебя начальник, завтра, глядишь, ты у меня. Вроде приветливо сказал, как товарищ товарищу, а в то же время с намеком: мол, знаю, неспроста тебя ко мне приставили.

      До сих пор начальник держался с Бляхиным, считай, на равных. Даже в столовую несколько раз вместе ходили. Но с сегодняшнего дня так больше не будет. Это Филипп сразу скумекал – по слову «поручить». Раньше ему, назначенцу из ЦК, капитан не стал бы ничего «поручать». Максимум – попросил