Мир Стругацких. Рассвет и Полдень (сборник). Александр Громов

номере, пьяный, полураздетый, с одним снятым ботинком. Ну разве он благонадежный? Давно спился и полез в оппозицию. Гнать его надо в три шеи из славного нашего государства. Нет больше обласканного Президентом Рэма Квадриги.

      Впрочем, с похмелья чего только в голову не полезет?

      Он нащупал взглядом автомобиль, стоящий у ворот. Направился к нему, растирая ладонями влагу по лицу, потом опомнился, вернулся в дом, оделся, привел себя в порядок и вышел уже под зонтом.

      – В гостиницу? – спросил водитель.

      – Завтракать, – ответил доктор.

      На завтрак подавали блины. Рэм Квадрига не любил блины, поэтому пил ром.

      В целом все было, как всегда. В ресторане гремели посудой, сновали официанты, хихикали женщины за соседними столиками, а Банев и Голем разговаривали о чем-то возвышенном тихими голосами, не требующими суеты.

      Квадрига пока еще не пьянел. Приходилось скучать. Он услышал, как скрипнул стул, скосил взгляд и увидел Павора, фамилию которого никак не мог запомнить.

      Санитарный инспектор был свеж, жизнерадостен, но пахло от него все равно почему-то водорослями.

      – Доброе утро! – сказал Павор, вытирая руки и лицо салфетками. – Что тут у нас? Блины?

      – Есть еще оладьи, говорят. С джемом, – сказал Голем.

      – И ром, – сказал Квадрига.

      Павор смерил его тяжелым взглядом и произнес, не повернув головы:

      – Паршивая погодка. Через два квартала дорогу размыло. Фирменный конец света. Кто бы мне сказал несколько лет назад, что буду жить по уши в воде, я бы посмеялся. А теперь что? Смиренно терплю и не жалуюсь… О чем ведем разговор, господа?

      – О цели в жизни, – ответил Банев, у которого, кажется, голова всегда была полна самых разных мыслей. Писатель, одним словом.

      Квадрига Баневу симпатизировал. Чувствовал в нем родственную творческую душу – тоже искалеченную временем и тоже затерянную в этом дождливом и промозглом городе. Как-то Квадрига предлагал Баневу пожить у него на вилле. Во-первых, потому, что чертовски боялся одиночества, которое наступало после того, как разъезжались работники, а во-вторых, хотелось просто по-человечески поговорить с кем-нибудь интеллигентным. Не с Павором же вести беседы… Он сделал глоток и спросил: