Легенды Западного побережья (сборник). Урсула Ле Гуин

закончилось, но на следующее утро, проснувшись, я оказался в совершенно ином мире.

      – Пойдем-ка со мной, Оррек, – сказал мне отец уже ближе к полудню, и я решил, что он просто хочет со мною вместе прокатиться верхом, но он повел меня в сторону Рябиновой рощи. Когда наш дом скрылся из виду и мы оказались на заросшей травой полянке у Рябинового ручья, отец наконец остановился, а до того он не сказал мне ни единого слова.

      – Покажи мне свой дар, Оррек, – попросил он так, что отказаться было невозможно.

      Я уже говорил, что подчиняться отцу всегда доставляло мне удовольствие, хотя частенько удовольствие это было не из легких. Но это была давняя привычка, приобретенная еще в раннем детстве, и я всегда следовал ей. Мне просто никогда и в голову не приходило, что я могу не подчиниться отцу. Да я никогда этого и не хотел. Все его просьбы, даже самые трудновыполнимые и непонятные, всегда в итоге оказывались разумными и правильными. Я прекрасно понимал, чего он хочет от меня и почему он просит об этом. Но делать это я не желал.

      Кремень и кресало могут годами лежать рядом совершенно спокойно, но ударь ими друг о друга – и посыплются искры. Мятеж, бунт, протест всегда возникают мгновенно, без предупреждения, точно искра, порождающая яркое пламя.

      Я стоял к отцу лицом – я всегда так стоял, когда он обращался ко мне, – и молчал.

      Он указал мне на заросли кипрея и еще какой-то травы и предложил – не приказал, а именно предложил бодрым тоном:

      – Попробуй-ка распутать эти травы.

      Я застыл как вкопанный. Лишь взглянув на этот кипрей, я больше ни разу в ту сторону даже не посмотрел.

      Некоторое время отец выжидал. Потом вздохнул, и что-то неуловимо изменилось во всем его облике; я чувствовал, какое от него исходит напряжение, хотя он молчал. Потом он вдруг очень тихо спросил:

      – Так ты выполнишь мою просьбу?

      – Нет, – ответил я.

      Снова повисло тягостное молчание. Я слышал слабое журчание ручья, пение птиц в роще, мычание коров на ближнем пастбище.

      – Ты можешь это сделать?

      – Я не стану этого делать.

      Снова помолчав, он сказал:

      – Тут нечего бояться, Оррек. – Голос его звучал ласково.

      Я закусил губу, сжал кулаки и ответил:

      – Я не боюсь.

      – Чтобы уметь управлять своим даром, ты прежде всего должен им пользоваться. – Канок говорил по-прежнему мягко, ласково, и это ослабляло мою решимость.

      – Я не буду им пользоваться.

      – Но тогда он может воспользоваться тобой.

      Это было неожиданно. Вот и Грай что-то такое говорила мне о своем даре и о том, как он использует ее. Но сейчас я не мог вспомнить ее слов. Я был смущен, но признавать этого не желал.

      И упрямо покачал головой.

      Отец нахмурился; он гордо вскинул голову, словно перед ним стоял враг, а не родной сын, и всякая ласка из его голоса тут же исчезла.

      – Ты должен продемонстрировать мне свой дар, Оррек, – отчеканил он. – Если не хочешь мне, то покажи его