Волжский рубеж. Дмитрий Агалаков

в мужа, которого уводили от нее. И все это при раздирающем душу плаче и крике нескольких малюток, перепуганных нашим появлением». Однажды он даже отбил венгерскую семью у двух своих же казаков, которые хотели ограбить крестьян, арестовал мародеров и отдал их под суд.

      Все это было горько, неправедно, отвратительно.

      В августе 1849 года революция была подавлена, а в сентябре они вернулись домой. Но Петр Алабин понимал, что худшее для многих венгров еще впереди, потому что теперь придут австрийцы и будут мстить тем, кто не захотел жить по их законам.

      – Мы, Алексей Михалыч, бросили в сердца венгров семена неприязни, а может быть, что скорее всего, и ненависти, – управляя лошадью, сказал Петр Алабин ехавшему рядом капитану Черенкову. Он думал, договорить ему начатое или оставить при себе. Все же решился. – Исполнили свое призвание: лишили самостоятельности бытия и заковали в цепи единственный еще опасный нам народ на берегах Дуная. И события эти, увы, достойны вечного сожаления.

      – Спорить не буду, – помолчав, кивнул капитан роты.

      Алабин с грустью улыбнулся: он вспомнил, как совершил отчаянный поступок, уходя из венгерских земель. У одного из революционеров, которого арестовали, взял из его дома бюст лидера венгерской революции Лайоша Кошута, который был и премьер-министром, и президентом Венгрии в эти два года борьбы. Один из старших офицеров по дороге в Россию случайно увидел этот бюст, нахмурился: «Кто таков?». «Немецкий философ, фамилию только забыл», – ответил он. «А-а, – протянул старший офицер. – Вы не больно-то немчурой увлекайтесь, Алабин, они и до греха довести могут!»

      – Что улыбаетесь? – спросил Черенков.

      – Так, припомнилось, – ответил Петр Алабин. Об этой подробности он не стал бы рассказывать и верным сослуживцам. Не поняли бы! – Ну да дело прошлое, хотя воспоминаний много! – Алабин задумался, покачал головой. – Напишу об этом однажды, о многом напишу…

      – Неужто писателем стать хотите?

      – Если выживу – дорог впереди много. – Он взглянул на Гриднева. – Разве не так, Паша?

      – Так, Петруша, так, – откликнулся командир взвода Павел Гриднев. – Только сначала выжить надо! Дай-то нам Бог удачи!

      8

      Пока тридцатитысячный корпус генерала Данненберга полз в сторону Крыма, там на все лады громко и счастливо понеслось одно звучное слово: «Балаклава!» Русские войска в Крыму, совсем потерявшие боевой пыл, повторяли его как заклинание: «Балаклава! Балаклава!»

      Бывают сражения обдуманные, стратегически просчитанные, а бывают спонтанные, по порыву воинственной полководческой души. Что касается последних, Наполеон Бонапарт говаривал: «Вмешаемся в битву, а там посмотрим!» Но чтобы вести такие сражения, и нужно быть Наполеоном! Необходимо иметь звериное чутье, чтобы распознавать все сильные и слабые стороны противника, предугадывать каждое его движение, каждый последующий шаг.

      Если такого чутья нет, то и дергаться не стоит!

      А это