В моих глазах – твоя погибель!. Елена Хабарова

же, как она.

      Дергачёв посмотрел на них, хотел что-то сказать, но не стал, только удивленно переглянулся с Тимофеевым. В эту минуту Мишка заговорил, проникновенно глядя на Женю своими янтарными глазами:

      Нет, ничего вы не знаете, люди,

      Как больно мальчишке простому бывает,

      Когда его рóдная мать проклинает.

      Когда ему в жизни не верит никто.

      И только одна есть на свете девчонка,

      Которая с болью посмотрит вдогонку,

      А может быть, даже слезинку смахнет,

      В мечтах обо мне ночью глаз не сомкнет.

      И он улыбнулся застенчивой щербатой улыбкой.

      – Ну, это ты загнул, – сердито сказал Саша. – Прям глаз не сомкнет!

      – Да это ж только стихи! – воскликнул Мишка. – А в стихах можно чего угодно насочинять.

      – Ты прямо сейчас это сочинил? – недоверчиво спросила Женя.

      – Ага, – кивнул тот.

      – А ведь неплохо, ты знаешь?!

      – Знаю, – ухмыльнулся Мишка. – Все говорят, что я прям поэт. Мне это просто. Я в колонии всегда для стенгазеты сочинял. Только я те стихи вам читать не буду.

      – И не надо, – вмешался Тимофеев. – Времени нету. Эй, хозяйка! – крикнул он вдруг. – Еды собрала парню?

      В окно высунулась надутая Тамара, сунула Саше газетный сверток.

      Саша передал его Мишке. Тот спрятал сверток за пазуху и пошел вслед за Тимофеевым, изредка оглядываясь на Женю и улыбаясь.

      Наконец они скрылись из виду. Прохожие и соседи постепенно разошлись.

      – Слушай! – схватил Женю за руку Саша. – Ты всё это на самом деле видела? Честно?

      Женя хотела сказать – да, но перехватила испуганный взгляд Тамары, не отходившей от окна, и почему-то ответила уклончиво:

      – Сама не знаю.

      Саша в сомнении покачал головой, но переспрашивать не стал ни сразу, ни потом – может быть, потому, что Тамара так и кружила вокруг них весь вечер, прислушиваясь к каждому слову, перехватывая каждый взгляд, а может быть, потому, что он не сомневался: да, Женя всё это видела на самом деле!

      Этого не могло быть, но это было…

      Как? Почему?!

      Эх, кто бы объяснил…

      Горький, 1942 год

      Дмитрию Александровичу Егорову часто казалось, что судьба любого человека – это некая повесть, написанная то умелым и изощренным, то бесталанным, с убогим воображением, писателем. Самыми интересными получались те повести-судьбы, авторы которых были горазды выдумывать крутые повороты сюжета и невероятные совпадения. Вопрос только в том, получали ли персонажи хоть какое-то удовольствие от писательских выдумок…

      Автор повести под названием «Дмитрий Егоров» был как раз из таких любителей и умельцев подсовывать своему герою сюжетные виражи – один за другим. Причем далеко не каждый из них радовал, а некоторые приводили его на край гибели.

      Еще в 1941 году капитан госбезопасности Егоров был направлен из Москвы в Горький и в Арзамас. В начале войны, когда Красная Армия отступала по всем направлениям и враг приближался к Москве, был принято решение организовать две запасные ставки главного