Финский дом (сборник). Александр Ломтев

и мыльная пена растёт сверкающей горой, и сквозь эти пузырящиеся облака пробивается пластмассовый торпедный катер розовой мыльницы, полный стойких оловянных матросов с гранатой в поднятой руке или с автоматом на груди, или с развевающимся навстречу судьбе знаменем.

      А чугунной печки с её живым огнём и запахом дыма и сбежавшего молока было жалко.

* * *

      Я уже и не помню, как познакомился с Колесиком. На построении я стоял где-то посередине, а Колесик в самом конце, он был самым маленьким в секции. Но это как раз по старинной русской поговорке: мал золотник да дорог.

      Да-а-а… Пожалуй, то были самые светлые, веселые и беззаботные деньки в моей жизни.

      Тренер, по-каратистски сенсей, мерно вел счет:

      – Ить… ни… сан… си… го… року… сить… кать… ку… дзю!

      На «дзю» мы выбрасывали руку или ногу с особенно резким выдохом через нос – «хм-м!» или криком «киа!». Десятый удар должен был быть самым резким и мощным. В зале тепло и сухо, а за окнами в синеющих ранних сумерках посверкивал иней на косах берез, и по кайме крыши противоположного здания блестели сосульки. Там была зима, небольшой городишко, был Советский Союз, а здесь на стене висел флаг школы с изображением кулака и иероглифами, с портрета иронически смотрел на нас Брюс Ли, и здесь была особая зона, которая никак не пересекалась с зимней страной за окном…

      Тренировка длилась три часа, за это время отдохнуть можно было лишь два раза, тренер говорил «минута!» и ровно минуту можно было ничего не делать. Кто-то просто стоял, кто-то садился в позу лотоса, а кто-то валился на деревянный пол и лежал в изнеможении, пока не прозвучит команда на построение. Такие нагрузки выдерживал не всякий. А если учесть ещё и обязательные спарринги, во время которых тебе могли заехать и кулаком, и пяткой практически в любое место… В общем, осенью в группу набиралось человек по сорок, а к Новому году оставалось порой меньше половины.

      «Ить!» – правая нога плавным движением вперед, одновременно крепко сжатый кулак левой руки от пояса резко, с выдохом, выбрасывается на уровень солнечного сплетения. «Ни!» – правая рука от пояса взлетает по дуге вверх, защищая голову жестким блоком, «ударный» кулак возвращается к поясу. «Сан!» – левая нога вперед, вылетает правый кулак, левая рука к поясу. «Си!» – блок…

      Ровный голос сенсея, шелест кимоно, хлопки широких рукавов в момент ударов, сдавленное «киа!» – все ритмично, слаженно, четко – это завораживало, погружало в какой-то транс; стоило втянуться и уже почти перестаешь ощущать усталость, словно энергия всех передается каждому. И хотя к концу тренировки пот лил ручьями, силы откуда-то находились. Кто выдерживал три таких тренировки в неделю в течение полугода, из секции сам не уходил никогда. Другое дело, что могли и выгнать – дисциплина в «школе» была железная.

      – Тут вам не комсомол, – говаривал староста группы Борис Собакин, – тут все по-настоящему.

      Колесик к секции, к тренировкам и к философии карате относился по-настоящему; в этом мире он был нашим маленьким местным