Литерный поезд генералиссимуса. Евгений Сухов

самоходно-артиллерийские установки. Гусеничные тягачи на специальных платформах буксировали зенитные гаубицы.

      – Какая силища на немцев прет, – уважительно проговорил Свиридов, в очередной раз отступая в сторону, чтобы пропустить колонну военной техники.

      – Думаешь, немец дрогнет? – просил Храпов.

      – Не знаю, дрогнет он или нет, но знаю точно, что ему будет не сладко… Будет, что в радиограмме передать, – проводил он взглядом колонну танков.

      – Свиридов, а что будешь делать, если немцы проиграют? – спросил Храпов.

      – Странный ты вопрос задаешь, Ерофеев, если бы я тебя не знал, так подумал бы, что ты провокатор или какой-нибудь красный… А только мне все равно, что ты там начальству передашь. У меня просто выбора нет, как с Красной армией воевать. Обратной дороги для меня не существует. А там, глядишь, еще и уцелею. Я бы тебе советовал не задавать больше таких вопросов… тогда целехоньким будешь, – отряхнув с гимнастерки пыль, зло выругался. – Только вчера подворотничок поменял. Сегодня опять нужно будет пришивать, не очень-то хочется из-за подобной мелочи в комендатуру попасть.

      Прошли через железнодорожный узел, рассекавший поселок Покровское на две части. Подле одноэтажного здания, побитого осколками, стоял немолодой, с длинными свисающими книзу усами стрелочник и опускал черно-белый полосатый шлагбаум, отрезая путь колонне машин. А по рельсам уже громыхал товарный состав, на котором под туго натянутым брезентом, угадывались контуры танков и самоходных орудий. Тяжело груженный эшелон, слегка стуча на стыках рельс, вызывал уважение своим могуществом у всякого, кто его видел.

      Маршевый батальон, судя по говору бойцов, был призван откуда-то со Средней Волги и терпеливо, так же, как и все остальные, ожидал проезда товарного поезда. Бойцы зачарованно всматривались в проносившуюся мимо них силищу.

      Наконец скрипуче приподнялся шлагбаум, зависнув в сдержанном поклоне над побитой гусеницами полоской асфальта. Техника, выстроившаяся в очередь, пришла в движение. Послышались отрывистые команды, и маршевые колонны, построенные по четыре, двинулись дальше.

      Свиридов с Храповым зашагали следом. Вдоль дороги стояли разбитые войной хаты, лишь некоторые из них, уцелевшие каким-то чудом, были сданы на постой. Подле изб покуривали бойцы и, наслаждаясь нежданно выпавшей минутой отдыха, от души дымили ядреным самосадом. Перебивая друг друга, рассказывали какие-то потешные истории, громко смеясь.

      В конце улицы стоял трехэтажный кирпичный дом, у самого входа в который развевалось красное полотнище. Наверняка в мирное время в этом здании размещался сельсовет, а в нынешнее – штаб армии. То и дело в него заходили и выходили офицеры. Немногим далее приземисто растянулся наспех срубленный барак для военнослужащих. Подле входа стояло четверо красноармейцев в выцветших гимнастерках, на лицах печать усталости. По неспешности, с которой они вели разговор, по равнодушию к высоким офицерским чинам, что иной раз проходили мимо, и еще по некоторым другим признакам,