Навигатор. Алина Николевская

ллектуальной издательской системе Ridero

      У Стеллы пропал муж.

      Пополнив, таким образом, полумиллионную армию мужчин, что пропадают в России ежесуточно согласно заявлениям близких родственников. Цифра поистине ужасающая, предполагающая немедленный выход на улицы всех имеющихся в стране полицейских с ружьями наперевес. Если же они не выходят, то, значит, либо равнодушные тупые ослы, либо знают, – всё не так страшно. И действительно, с концами пропадают не пятьсот тысяч ежедневно, а от силы пять-шесть человек. Остальные, отключив мобильную связь, пускаются в загул, с тем, чтобы благополучно возвратиться к родному порогу спустя несколько часов. Или дней. Или недель. Бывает месяцев. А иногда и лет.

      Речь примерно такого содержания произнёс в отделении полиции дежурный лейтенант, к которому Стелла обратилась за помощью. Добавил:

      – Письменное заявление от вас примем, если в течение трёх суток не объявится. Не раньше. Согласно закону. А сейчас идите домой и постарайтесь успокоиться. Успеете еще нарыдаться, если что.

      Стелла послушалась лишь отчасти – домой пошла, а плакать не перестала. Так, плача, вошла в квартиру, сняла в прихожей шубку и, не зажигая света, села у окна в гостиной.

      Вообще-то, имя Стелла не было её настоящим именем. Это был псевдоним, который она взяла, когда в связи с открытием собственного маленького швейного ателье, озаботилась созданием персонального имиджа. Все знаменитые художники-модельеры этим озабочены. Причём, не столько созданием образа, сколько его сохранением. Соня Рикьель, к примеру, неизменно красила волосы исключительно в рыжий цвет, Марк Боан был всегда при галстуке, Карл Лагерфельд никогда не снимет на людях перчаток, даже если они ему осточертели. А ещё один кутюрье, уже из отечественных, будучи любителем женщин, постоянно афиширует свои связи с «гей-комьюнити», раз уж за ним закрепилась такая слава.

      Она не была готова к подобным жертвам. Поэтому ограничилась лишь псевдонимом – Стелла (почти Маккартни!) – который к тому же нравился всем – ей самой, мужу, её клиенткам – мечтающим об успехе юным женщинам – актрисам, певицам, танцовщицам и смешным светским, якобы, хроникёршам, которые в большинстве своём были совсем не теми, кем хотели казаться. Надо ли говорить, что в мастерской Стеллы не просто шили «тряпки», там, используя вечный лексикон женственности, цветовые послания и тайные коды ручной работы, культивировали философию построения собственной индивидуальности. А там и до психологического ощущения себя в роли примы, к которой приковано внимание зрителей, недалеко. Что и требуется девушке, для которой слово «кастинг» не пустой звук.

      Боже, как же быстро это наполненное креативом слово, означающее – «конкурс, распределение ролей», сменилось другим – скрежещущим и пустым, как ржавая консервная банка словом – «кризис»! И листва опадает на веки, отмирают деревья, исчезают яркие, – в шелках, кружевах, бархате, – стрекозы и бабочки, что кружили, порхали, танцевали… и приносили Стелле немалые денежки. Да ладно бы только ей! А что делать с теми, кто в неё когда-то поверил и сейчас от неё полностью зависит? Как уволить, выбросить на улицу, лишить средств к существованию работавших вместе с ней бок о бок годами швей, конструкторов, вышивальщиц? Десять человек! А есть ещё одиннадцатая – тётя Маруся из города Калязина – хозяйка замечательной козы Даши, которая даёт не только молоко, но ещё шерсть и пух. Тётя Маруся при помощи старинного веретена превращала пух в тончайшую нить, перевивала с блестящей нитью шёлковой и из невесомой драгоценной пряжи спицами вывязывала по изготовленным Стеллой лекалам узорные, словно сотканные из снежинок, туники, кофточки, бюстье. Их естественным образом хотелось слегка оградить от мира, укутав в прозрачный шифон, – холодновато-голубоватый, в изящных драпировках, и подружить с украшениями из жемчуга, горного хрусталя, бриллиантов. Ну и кто после этого устоит? Кто, скажите, такого не захочет?

      Никто. Никто сейчас ничего не захочет. Ни такого, ни не такого. Даже смотреть не будут. Потому что кризис.

      Стелла утёрла слёзы, поднялась со стула и побрела вверх по лестнице в спальню, – медленно, очень медленно, – забывая руку на перилах, с трудом передвигая ноги. Она затворила за собой дверь и осталась один на один со страшной ночью, а вернее под равнодушным взглядом раннего сумрачного февральского утра, которое для других приберегло аромат дымящегося кофе, горячих кукурузных тостов, клубничного джема. Да, для других, для других. Она это знала точно, застыв перед огромным, во всю стену зеркалом, рассматривая себя, – своё лицо, своё тело, очевидно, никуда не годное, раз дежурный лейтенант в отделении полиции предположил, что от неё загулял муж. Она распустила волосы, положила заколку на туалетный столик, и вдруг ей перехватило горло, словно ледяные когти сжали. Нет, она ещё не старая. Она только вступила в свой двадцать девятый год. В неё ещё влюбляются мужчины. Даже есть один постоянный поклонник, – повёрнутый на компьютерах чудак по имени Шон. Так он представляется и только так просит себя называть. Хотя Ш. О. Н. – это его инициалы, по паспорту он – Широков Олег Николаевич.

      Шон был другом детства её мужа Дмитрия – Димы,