Лесная нимфа. Елена Арсеньева

под которой было написано:

      ХА-ХА!

      1985 год

      Никита Лосев работал в прокуратуре сельского района совсем недавно. Раньше он был участковым, потом оперативником, учился заочно в юридическом. Но еще прежде, до прихода в милицию, он окончил университет – факультет журналистики – и, сменив профессию, еще изрядное время продолжал воспринимать себя как персонажа собственного, наполовину относящегося к реальности, наполовину придуманного материала, очерка ли, зарисовки, – как, впрочем, и людей, с которыми приходилось встречаться. Уже в университете он набрался той хваткой поверхностности, которая порою помогает способным газетчикам тянуть и норму, и строчки давать, но постепенно приучает их смотреть на жизнь словно бы сквозь защитные очки, не видеть за «героем» человека, за «фактурой» – реальность, за «изюминкой» – боль.

      Короче говоря, работая оперуполномоченным, Никита замечал прежде всего калейдоскоп событий. Следственная работа столкнула его лицом к лицу с людьми, и здесь Никита делал для себя открытия на каждом шагу. Он предпочитал помалкивать об этих открытиях даже в кругу ставших приятелями коллег, потому что окружали Никиту люди очень опытные, трезво, с оттенком горечи и недоверия глядящие и на жизнь вообще, и на человеческую природу в частности. Их уже трудно было чем-то удивить, а Никита пока еще не мог переступить порога раздирающих его противоречий и чем дальше, тем сильнее ощущал в себе куда больше досады и разочарования, чем любви и веры в перерождение человека.

      Муж Катерины Долининой, оставшийся теперь вдовцом с двумя неродными, прижитыми Катериной от других мужчин детьми, которых он тем не менее и помыслить не мог бросить, отказался разговаривать с Никитой. Все это время Долинин был уверен, что жена ушла от него, сбежала от детей, и сухое лицо его приобрело выражение постоянной угрюмости, затаенной обиды не только на Катерину, но и на всех людей, особенно на односельчан. Несмотря на то что относились в поселке к Катерине в общем-то неплохо, никто не мог отказать себе в удовольствии строить прилюдно предположения о ее новой судьбе, новой жизни, может быть, новом мужчине… И вдруг – вообще никакой жизни не оказалось! И не зря Никите чудилось, что каждый, с кем бы он ни говорил о Катерине, теперь пришиблен стыдом. Люди искренне пытались помочь следствию, но больше они хотели снять с себя грех суда – несправедливого, неправедного. Каждый заботился о своей душе, как будто осуждение мертвой значило больше, чем обида живой. Но Никите-то нужно было совсем другое!