Капитан Невельской. Николай Павлович Задорнов

Принимает в своем доме, спустился в полночь, чтобы поцеловать, обнял…»

      Оставшись один, во всем чистом, на чистой простыне, молодой капитан почувствовал себя в этот вечер как дома, у матери. Комната была просторной, высокой, с большими окнами без ставен, как в Петербурге. Он долго не мог уснуть, глядя в темноту открытыми глазами.

      Утром встал рано и долго ходил по комнате. Потом сел писать в Петербург. В восемь губернатор прислал за ним.

      Капитан поднялся на второй этаж по лестнице с вызолоченными балясинами перил, покрытой ковром. Он вошел в залу с паркетным полом, с фарфоровыми вазами на столиках, с портретом Державина во весь рост, с зеркалами и множеством благоухающих живых цветов.

      Пять огромных полукруглых окон, не замерзших, несмотря на мороз, светлых и чистых, смотрели прямо на залитую солнцем и сверкавшую снегами огромную Ангару. Сверху – второй свет – еще пять квадратных окон поменьше. Налево – дверь в кабинет губернатора.

      Навстречу вышел Муравьев, быстрый и легкий, одетый по-домашнему, в мундире без эполет. Как заметил сейчас капитан, лицо его действительно переменилось и даже заострилось. Он, конечно, нездоров.

      «Какая перемена!» – подумал капитан. Вчера предполагал, что все это при слабом освещении только кажется.

      Взор генерала весел по-прежнему, та же осанка и живость. Муравьев горделиво вскинул голову с волной светлых волос, завитых над ухом, и, молодецки закрутив ус, посмотрел на Невельского. Потом обнял его и повел в кабинет.

      Там два огромных камина с изразцами, массивный стол, статуи, картины.

      – Ну, как спали?

      – Как дома!

      – Так вы дома! Мы ждали вас, как своего… Вы, как герой, скачущий под Ватерлоо! – вскинув руку над головой, воскликнул Муравьев. – Ну, а как Иркутск? Впрочем, вы не разглядели…

      «Почему он так изменился?» – подумал Невельской.

      – Прекрасный город, – продолжал губернатор. – А климат какой здоровый! Ангара – река с изумительной водой, чище которой я не знаю в целом мире…

      Губернатор сказал, что вопрос с переводом Невельского в Восточную Сибирь решен. Получена официальная бумага.

      – Поздравляю вас. Вы мой чиновник особых поручений. Прошу любить да жаловать своего губернатора…

      Муравьев замолчал, прищурив один глаз, а другим хитро и пристально глядел на собеседника, как бы желая спросить: «Что вы на это скажете?..»

      – Николай Николаевич! – воскликнул Невельской. Чувствуя простоту, здравый ум и расположение губернатора и желая говорить с ним совершенно откровенно, он решил выложить все. Он полагал, что Муравьев умница и должен все понять. – У меня к вам покорнейшая просьба!

      – Прошу вас, мой дорогой Геннадий Иванович! Буду рад служить.

      – Не возбуждайте перед императором вопроса о переносе Охотского порта. – Лицо Невельского приняло твердое и властное выражение, в котором было что-то от светлого, фанатичного старовера: – Николай Николаевич! Поверьте мне, это ужасная ошибка. Я говорю вам откровенно