Золотое дно. Джек Лондон

известно на Юконе.

      Эти два компаньона в конце 1896 года спустились к восточному берегу Юкона и там вытащили из прикрытого мхом тайника небольшую лодку того типа, какие обыкновенно делаются в Питерборо. Вид их не представлял ничего привлекательного. Лето, проведенное в поисках золота, полное всевозможных лишений, превратило их одежду в лохмотья, а их самих в живые трупы. Над их головами жужжали тучи комаров. Их лица были покрыты голубой глиной. Каждый нес с собою по куску такой глины, и как только засыхал и спадал с лица верхний слой ее, они немедленно накладывали новый. Голоса двух путешественников звучали жалобно и раздраженно, а их движения были вялы, медленны и говорили о бессонных ночах и беспрерывной борьбе с маленькими крылатыми злодеями.

      – Эти комары уложат меня в гроб, – проговорил Кинк Митчелл, когда лодка соскользнула с берега в воду.

      – Бодрей, бодрей! Теперь уже близко! – ответил Хэтчину Билл, пытаясь изобразить веселость на своей хмурой физиономии, которая от этого казалась еще более мрачной и похоронной. – Через сорок минут мы будем на Сороковой Миле, и тогда… ах, будь ты проклят, чертенок!

      Он бросил весло и звонко шлепнул себя ладонью по затылку. На укушенное место он положил слой глины, не переставая громко ругаться. Кинку Митчеллу это не казалось забавным. Он воспользовался случаем, чтобы и на свою шею наложить слой глины потолще.

      Они переправились через реку к западному берегу Юкона и, быстро взмахивая веслами, понеслись вниз по течению. Не прошло и сорока минут, как они обогнули выдающийся мыс речного острова и круто свернули налево. Перед ними внезапно раскинулся поселок Сороковая Миля. Оба выпрямились и стали внимательно смотреть на открывшуюся перед ними картину. Их уносило течением, а они все еще долго и пристально смотрели на селение с выражением удивления и все увеличивавшегося огорчения. Ни из одной деревянной хижины – а их было около сотни – не поднимался к небу тонкой струйкой дым. Не звучал топор, не слышно было ни пилы, ни молотка. Перед главным складом не было видно ни собак, ни людей. У берега не стояло ни одного парохода, ни одной лодки, ни челноков, ни плотов. Река была так же пустынна, как и городок.

      – Похоже, что архангел Гавриил уже протрубил в свою трубу, – заметил Хэтчину Билл, – а мы с тобой проморгали и опоздали!

      Он сказал это так просто, точно ничего необычайного не случилось. Ответ Кинка Митчелла тоже прозвучал спокойно и просто.

      – Все они баптисты, – сказал он, – а потому, должно быть, забрали лодки и отправились по воде в царствие божие.

      – Мой отец тоже был баптистом, – пробормотал Хэтчину Билл. – Старик всегда утверждал, что водным путем к спасению ближе чуть не на сорок тысяч миль.

      На этом их разговор и кончился. Лодка врезалась в берег, они вышли из нее и стали взбираться наверх по высокому рыхлому обрыву. Чувство какого-то страха стало закрадываться в их души, когда они зашагали по безлюдным улицам городка. Весь он был залит ярким солнечным светом. Легкий ветерок похлопывал веревкой о флагшток перед запертыми дверями кафе «Каледония». Жужжали комары, распевали снегири и какие-то маленькие тундровые птички, перелетавшие с крыши на крышу. Но не было ни малейших признаков человеческой жизни.

      – До смерти хочется выпить, – сказал Хэтчину Билл, против воли понизив голос так, что его едва можно было расслышать.

      Кинк Митчелл кивнул. Ему тоже не хотелось, чтобы его голос нарушил гробовую тишину. В жутком молчании они побрели дальше, пока не натолкнулись вдруг на отворенную дверь. Над нею, во всю длину здания, висела грубо намалеванная вывеска: «Монте-Карло». Около двери, надвинув на глаза шляпу, сидел на придвинутом к стене стуле человек и грелся на солнышке. Это был старик. Седые длинные волосы его и белая борода придавали ему вид патриарха.

      – Чтоб мне провалиться сквозь землю, если это не старый Джим Куммингс! – воскликнул Кинк Митчелл. – Он так же, как и мы, опоздал явиться на Страшный Суд!

      – Вернее, он не слышал трубы архангела, – продолжал Хэтчину Билл.

      – Эй! Джим, проснись! – закричал он.

      Старик беспомощно задвигал ногами, заморгал глазами и машинально спросил:

      – Чего прикажете, джентльмены? Чем могу вам служить?

      Они последовали за ним в дом и остановились у длинного прилавка, около которого в обычное время едва успевали управляться полдюжины служителей. Большая зала, всегда переполненная народом, теперь была пуста и мрачна, как могила. Не слышно было ни громыхания посуды, ни щелкания бильярдных шаров. Рулетка и столы для карточной игры походили под своими полотняными чехлами на могильные памятники. Из соседней танцевальной залы не доносилось веселых женских голосов.

      Дрожащими руками старый Джим Куммингс стал вытирать стаканы, а тем временем Кинк Митчелл выводил пальцем вензеля на покрытом пылью прилавке.

      – А где девицы? – с притворной веселостью воскликнул Хэтчину Билл.

      – Ушли… – ответил старый буфетчик. Голос его звучал слабо и казался таким же древним, как он сам, и таким же неуверенным, как его дрожащие руки.

      – Где Бидуэлл