Француженки не заедают слезы шоколадом. Лора Флоранд

Сара невольно дотронулась до своей шеи, будто должна была удостовериться, что ее голова все еще на плечах. Да уж, лучше пусть он так смотрит на шею Патрика, чем на ее. Шея же Патрика выдерживала режущий взгляд Люка столько раз, что Патрик лишь рассмеялся, не отводя своего взгляда от доски.

      Но уголком глаза он заметил движение и понял, кто это, даже прежде, чем повернул голову. Значит, вчерашняя рекомендация увидеть его во сне не сработала. В очередной раз.

      – Sarabelle! – воскликнул он радостно. – Ты не смогла уснуть, потому что опять скучала по мне? Ты же знаешь, что не должна быть здесь еще час.

      Она прошла мимо него и подошла к доске со списком заданий на сегодня, игнорируя Патрика так решительно, как только могла, и это начинало его доставать. Почему она это делает, черт побери? Раньше она реагировала на каждое его слово. Иногда слегка краснела. И этим причиняла ему страдание. Но то, что она игнорировала его, мучило Патрика еще больше.

      Тридцать пять дней. Кто угодно сможет выдержать еще тридцать пять дней, ведь верно?

      – Полагаю, ты все же хорошо позавтракала, – сказал Патрик ее спине, добавив в голос твердости, и с удовлетворением увидел, как от его слов поднялись волосы у нее на затылке.

      Значит, это еще срабатывает.

      Она не ответила – а зачем отвечать?

      – Сара. – Он понизил голос и увидел, как по ней пробежала почти незаметная дрожь. Это заставило его подумать, что, если бы он сказал Саре тем же самым командным голосом: «Сара, раздвинь ноги», – то она просто легла бы на спину на ближайшем мраморном столе и сделала это.

      Он выдохнул сквозь зубы.

      – Займись гранатами, Сара, – приказал он и направился к рабочему месту Люка.

      Где – о боже мой! – тот колдовал над еще одним вариантом сердца. Своего чертова сердца! В этот раз нечто золотое и размягченное находилось в хрупкой клетке, сделанной из шоколада, и все могли видеть его. И этого человека считают образцом для подражания? Что за хрень?

      Неужели для него десерты Phénix, с их темным пламенем и страстными, пылающими угольками, не были достаточно хороши? Очевидно, Люку казалось, что когда он сделал Phénix, то не слишком сильно поразил людей тем, насколько уязвим и страстен был он внутри, под своей невозмутимой, железной внешностью. И поэтому на сей раз он как бы погрузил в себя руки еще глубже и вырвал свое настоящее сердце, а потом превратил его в волшебный, нежный, покрытый золотом тающий мусс и выставил на всеобщее обозрение.

      Чтобы люди съедали его вилкой. И что удивительно, Люку почему-то казалось, что выдержать такое будет проще, легче и безопаснее, чем пофлиртовать с женщиной, которую любит.

      Патрик любил Люка, но иногда чувствовал холодную дрожь, будто любил старшего брата, который опять и опять прыгает из самолета – только без парашюта!

      Но, если любишь того, кому нравится совершать самоубийство, это не значит, что и сам ты должен делать это, твердо напомнил себе Патрик. Он не заключал с Люком никаких дурацких договоров. И как обычно бывает, когда в детстве нет ни одного нормального