Европа. Борьба за господство. Брендан Симмс

южного побережья ганноверских наемников. В 1757 году дела шли немногим лучше: неудачи в Америке затмила катастрофа в Ганновере, где экспедиционный корпус под командованием герцога Камберлендского потерпел поражение в коротком бою с французами и капитулировал по условиям Цевенского соглашения.[315] Пруссия в свою очередь увязла в боях с австрийцами в Богемии и понесла чувствительное поражение в битве при Колине в июне 1757 года. В мае 1757 года Франция заключила второй Версальский договор о размещении в Германии армии численностью в 100 тысяч человек против Фридриха и согласилась выплачивать Австрии субсидии до тех пор, пока та не вернет себе Силезию. На востоке русские захватили Мемель и в конце 1757 года одержали важную победу при Гросс-Егерсдорфе. На севере шведы спустя четыре месяца вошли в Померанию. Фридрих оказался в полном окружении. Лишь военный гений короля помог ему в ноябре 1757 года разбить объединенную французско-имперскую армию в битве при Росбахе. Германская имперская армия, или Reichsexecutionsarmee (жестоко прозванная Reissausarmee, «улепетывающей армией»), сделалась предметом всеобщих насмешек; ее командующий заявил, что скорее застрелится, чем «снова поведет ее в бой».[316] Вскоре после этого Фридрих разбил австрийцев в битве при Лейтене. Примерно тогда же Британия отказалась от Цевенского соглашения и приступила к формированию крупной армии британских, ганноверских и других немецких наемников, чтобы защитить Северную Германию от французов. В начале 1758 года командующий этой армией герцог Фердинанд Брауншвейгский обратил французов в бегство.

      Война оказала немалое влияние на внутриполитическую обстановку по всей Европе. В Британии поражения 1756–1757 годов породили, если можно так выразиться, моральную и политическую панику. В имевшем широкое хождение трактате преподобный Джон Браун уподобил унижение британцев «тщеславной, разукрашенной и эгоистичной женственности».[317] Дорога к спасению заключалась в моральном возрождении и создании национального ополчения, каковое объединило бы все слои населения и отразило бы «истинно мужской» характер народа. Уильям Уильямс в 1757 году проповедовал: «Каждый подданный, каждый мужчина – солдат».[318] Эти настроения «материализовал» законопроект об ополчении (1757). Кроме того, в обществе крепло убеждение в том, что государству следует больше заботиться о медицинском обслуживании немногочисленной мужской половины населения, сильно пострадавшей от болезней в заморских экспедициях и от «гнусностей и тягот германских дебрей».[319] Во Франции катастрофа при Росбахе – которую Вольтер назвал унижением хуже тех, что страна испытала в Столетнюю войну[320] – заставила заговорить о «национальной болезни», под чем разумелось «разложение» народа «роскошью» и пренебрежением к множеству людей, пашущих землю, в пользу «женоподобных щеголей».[321]

      Прямым следствием войны стали перемены в большой политике и в большой стратегии. Францию потрясло известие

315

В отечественной историографии после С. М. Соловьева установилось обозначение «Клостерсевенское соглашение»: эту конвенцию подписали в Цевенском монастыре (клостере). Примеч. ред.

316

Helmut Neuhaus, ‘Das Problem der militärischen Exekutive in der spätphase des Alten Reiches’, in Johannes Kunisch (ed.), Staatsverfassung und Heeresverfassung in der europäischen Geschichte der Frühen Neuzeit (Berlin, 1986), pp. 297–346 (quotations pp. 297 and 299).

317

Philip Carter, ‘An “effeminate” or “efficient” nation? Masculinity and eighteenth century social documentary’, Textual Practice, 11 (1997), pp. 429–43 (quotation p. 429).

318

Matthew McCormack, ‘The new militia: war, politics and gender in 1750s Britain’, Gender & History, 19 (2007), pp. 483–500 (quotation p. 497).

319

Erica Charters, ‘The caring fiscal military state during the Seven Years War, 1756–1763’, Historical Journal, 52 (2009), pp. 921–41, especially pp. 937–40 (quotation p. 939).

320

H. M. Scott, ‘The decline of France and the transformation of the European states system, 1756–1792’, in Peter Krüger and Paul W. Schroeder (eds.), The transformation of European politics, 1763–1848. Episode or model in modern history? (Oxford, 1996), pp. 105–28 (Voltaire quotation p. 114).

321

John Shovlin, The political economy of virtue. Luxury, patriotism and the origins of the French Revolution (Ithaca and London, 2006), pp. 54–5.