Шпионский роман. Борис Акунин

не придал этому факту значения. Но когда, вытираясь большим полотенцем, вышел, стало ясно, почему Васильков перестал производить звуковые помехи. В раздевалке его не было. Вместо тренера перед Егором стоял командир в кожаном пальто без знаков различия, однако по синему околышу на фуражке было ясно – свой, из НКВД или НКГБ. А потом пальто приоткрылось, Егор разглядел малиновую петлицу с двумя ромбами и поскорей натянул трусы, чтоб не трясти перед высшим комсоставом предметом личного пользования. Начальство наверняка пришло поздравить победителя от имени общества «Динамо». Спас Егор Дорин честь доблестных Органов, стопроцентно.

      Фуражку командир держал в руке, было видно мощный бритый череп, белый косой шрам на виске.

      Незнакомец разглядывал Дорина обстоятельно, с явным удовольствием. Оно и понятно: парень Егор был видный, особенно когда в одних трусах. Рост сто семьдесят пять, вес семьдесят три. На лицо тоже не урод, только нос малость кривоват – не от рождения, а на память о том самом единственном нокауте. Но мужчину такой нос, в принципе, только украшает. Для полноты картины Егор и белозубую улыбку обозначил, и чубом тряхнул.

      Командир вообще-то и сам был хоть куда: немолод, но в васильковых глазах прыгают огоньки, подбородок будто из гранита, под носом чернеют ворошиловские усики. Еще Дорин разглядел в отвороте пальто значок «Почетный чекист», а на правой руке тонкую кожаную перчатку. Забыл снять? Или протез?

      – Смотрел на вас и любовался, – улыбнулся бритый. Голос у него был приятный, сильный. – Умно деретесь, расчетливо. Это только в боксе или вообще – жизненная позиция?

      Что-что, а производить впечатление на начальство Егор умел. Человек с двумя ромбами говорил культурно, сразу видно – из образованных, так что ответил ему Дорин соответственно:

      – Бокс, товарищ командир, хорошая школа жизни. Как у Маяковского, помните?

      Знай и английский,

      и французский бокс,

      Но не для того,

      чтоб скулу сворачивать вбок,

      А для того,

      чтоб не боясь

      ни штыков, ни пуль,

      Одному обезоружить

      целый патруль.

      – Так себе стишата. У Маяковского есть и получше. Но идея правильная. – Бритый наклонил лобастую голову и вдруг обратился к Егору на немецком: – Mögen Sie Gedichte?[1]

      Выговор у него был чистый, можно даже сказать, идеальный. Дорин тоже постарался не ударить лицом в грязь, ответил на хохдойче:

      – Ich kann immer noch die Gedichte, die ich in der Schule gelernt habe. Mein Gedächtnis lässt mich nicht im Stich.[2]

      Огоньки в синих глазах военного вдруг погасли.

      – Немецкий-то у вас ученический, ненатуральный.

      Тогда Егор перешел на диалект – не как учили в ШОНе, а как говорили в колхозе у дедушки Михеля:

      – Ja mei, wir sind halt einfache Leut.[3]

      Огоньки снова зажглись.

      – Dees iis aa schee![4] Вот это настоящий байериш, не соврала характеристика!

      И стало тут ясно, что бритый читал служебную характеристику

1

Любите поэзию? (нем.)

2

Что в школе учил, помню. На память не жалуюсь (нем.).

3

Чего с нас взять, мы люди простые (бавар.).

4

Вот это здорово! (бавар.)