Былое – Фалль. Сергей Волконский

      – Так много в Фалле этого цветка, в бенкендорфском Фалле?

      – Какого цветка?

      – Да того, красного, что древняя старушка наказывала вспоминать…

      – Масса… По берегу реки, на скалах, у ручьев около водопада…

      – Водопад большой?

      – Большой – не с камня на камень, а большой, настоящий, отвесный водопад во всю ширину реки.

      – А река?

      – До водопада тихая; в низких, мягких, зеленых берегах – черная, глубокая; а после падения – бурливая, шумящая, много пены.

      – А ручьи?

      – Журчат отовсюду, на поворотах, из-под кустов, будят, зовут, оглушают на каждом шагу.

      – Парк?

      – 54 версты дорожек. Лиственницы и каштаны самые великолепные, какие я когда-либо видел.

      – Холмисто?.. Ну, конечно, раз водопад.

      – И холмисто, и скалисто.

      – А водопад далеко от дома?

      – Тут же, перед самой террасой.

      – А куда река впадает?

      – В море, – из окон видать.

      – Послушайте, это декорация.

      – Самая красивая, какую я видел. Вы знаете, я объехал кругом света.

      – Неужели красивее Таормины?

      – Конечно, если вы будете брать панорамы – Этну или Альпы, то, может быть, и… Да нет, это несоизмеримо. Там у ваших ног страна, города, железные дороги – государства. Здесь все, что видит глаз, все Фалль, кроме моря, все свое. И такого красивого «своего» я не видал.

      – А дом?

      – Дом готический. Конечно, фальшивая готика – николаевская эпоха, Штакеншнейдер.

      – Да, как «готика» оно фальшиво, но как установившийся фальшивый стиль он очень «настоящ».

      – Совершенно верно, и тем более дорог нам, что он последний у нас стиль; уж после этого ничего не было.

      – А прибавьте к этому воспоминания…

      – А прибавьте воспоминания! Ведь я вырос в этом. Понимаете, все, все готика – последняя скамейка в парке; каждое кресло в доме – маленький Миланский собор. И все насыщено воспоминаниями, не моими личными – это само собой, – а воспоминаниями… я не смею сказать историческими, но…

      – «Хроническими»?

      – Ну да, вы понимаете. Ведь хроника такого дома, как бенкендорфский, есть нечто большее в смысле близости к истории, чем семейная хроника какой-нибудь дворянской семьи, жившей «у Харитонья в переулке». Тут вся царская семья того времени, короли и королевы, конгрессы, коалиции, свидания. Все либо прошло, либо оставило свой дух. Начиная с очаровательного портрета Марии Феодоровны…

      – А почему эта близость с императорской семьей?

      – Да ведь мать Бенкендорфа была подруга Марии Феодоровны – Анна Шиллинг фон Канштадт, которую она привезла из Момбелиара.

      – Знаменитая Тилли?

      – Ну да, которую Екатерина Великая приказала водворить на прежнее место жительства, а Мария Феодоровна выдала за Христофора Бенкендорфа и тем вернула в Петербург.

      – Так, так. Этот Христофор, отец знаменитого, был знаменит своей рассеянностью.

      – Он самый. Однажды в Риге, где он губернаторствовал, Павел I сказал ему, что он у него будет обедать: Бенкендорф совершенно забыл; в последнюю минуту вспомнил. Готовить целый обед было немыслимо; он послал по всем знакомым просить каждого прислать по блюду. Приносят блюда, поднимают крышки – под каждой крышкой жареный гусь. Дело было осенью, и для царственного гостя каждый постарался приготовить то, что по сезону было самое лакомое. Когда моя бабушка кончила свой об этом рассказ, я не преминул, как и все дети, спросить: «Ну и что?» Но что было после, бабушка не сказала.

      – Как досадно, когда обрывается. Сколько в детстве таких бальзаминовских снов, которые «хочется доглядеть».

      – Ну уж это когда уснем навсегда, тогда, может быть, доглядим.

      – Так что же вы говорили про портрет Марии Феодоровны?

      – Да. Так в Фалльской башне висит прелестный пастель, к сожалению, без подписи, портрет, писанный в Версале, когда они ездили в гости к Людовику XVI. Тилли их сопровождала, у нее как-то сделалась сильная головная боль; королева прислала ей чашку шоколаду и просила сохранить на память. Чашка Марии Антуанетты в Фалле: прелестная севрская чашка, по темно-зеленому фону желтое плетение с цветами.

      – Интересный архив?

      – Так себе, и не обширный. Он весь вмещается в небольшом бюро, в той же башне. Бюро с вензелем Марии Феодоровны – подарок императрицы. Исторического почти ничего. Пять писем Николая I, адресованных в Фалль. Совершенно частного характера, но прелестные по дружественности тона. Начинаются – «Cher ami», кончаются – «Кланяюсь в ножки Вашим дамам». В одном из них он извещает, что умер «этот славный Сукин». Это тот Сукин, который был комендантом, когда декабристы сидели в крепости.

      – Это не тот, к которому раз в Зимнем дворце, в какой-то царский праздник, пока он у одного из окон, выходящих на набережную,