Наоми. Нана Блик

кую жизнь? Как доказать, что чьё-то пускай и не очень успешное или удачное существование кому-то да всё-таки нужно? Никто и никогда не сможет прочувствовать по-настоящему чужую радость или боль, пока не окажется на его месте или, лучше сказать, не примерит на себя его «шкуру». Собственные достоинства и недостатки окончательно сойдут на нет, когда твоя душа будет бежать по коридорам чужой судьбы, спотыкаясь о выступающие пороги и натыкаясь на непонятно кем воздвигнутые бетонные стены. Это ни столько больно и неприятно, сколько обидно. Обидно осознавать, что твои, как ты сама себя всегда убеждала, глобальные проблемы, беды и радости ничто по сравнению с этими, на первый взгляд обычными, мучения человека. И понимание всего этого придёт тогда, когда почти уже иссякнут силы твоей, казалось бы, бессмертной души. И тот последний шанс, который позволит тебе осознать это, будет, возможно, единственным в твоей жизни, но по-другому нельзя. Бесчувственный монстр может стать человеком, но только тогда, когда в его теле вспыхнет искра живого добра. В моём теле вспыхнула, но только с большим опозданием. Кто бы мог подумать, что число возможных попыток для меня будет величиной слишком малой и несоразмерной с моим мнимым величием. В одиннадцатой из возможных тринадцати попыток она всё-таки загорелась, но только этого оказалось для меня недостаточно, и моё тело в отсутствии безликой, но всё же души окончательно стало чужим, полностью отдаваясь порокам сидящего внутри монстра, чья кровь с рождения текла по моим венам, а поначалу всё казалось мне не таким уж плохим, особенно этим погожим июньским деньком.

      Глава 1

      Желание

      Когда душа твоя чиста,

      Откроются тебе места,

      Но, слишком много очищая,

      Ты будешь жить, изнемогая.

Лилиан Саммерс

      Первая неделя славного летнего месяца, на удивление, выдалась жаркой. Температура за тридцать и дождь всего пару раз за неделю, несомненно, не могут не радовать. Жара всегда была у нашей семьи в почёте, особенно это касается меня, мамы и дедушки, которого, кстати, за семнадцать лет своей жизни я ни разу не видела. Сегодня вечером мой выпускной. Лёгкое воздушное шифоновое платье длиною чуть выше колена выполнено в греческом стиле. Материя цвета умеренной по силе морской волны, освещённой последними лучами уходящего солнца, придаёт этому вечеру налёт романтической грусти. Жаль, что не это настроение придётся брать с собою на праздник. Всё, что мне сейчас нужно, так это заветная корона королевы выпускного школьного бала, и я сделаю всё лишь бы увенчать свою голову ею.

      До школы я добираюсь сама. Подаренный мамой огненно-красный «Форд Мустанг» ещё довольно резво летает по улицам, потому что дядя Эрик буквально не вылезает из-под капота этой жгучей лошадки. С учётом своеобразной специфики нашего семейства подруг у меня нет и быть, наверное, не должно, впрочем, это касается и моего парня тоже. Да, честно сказать, он мне не особо и нужен.

      Захожу в здание своей школы, позируя фотографу у самого входа. Свет от диодных огней и неоновых ламп моментально отражается от моих кудрявых рыжих волос, спадающих на хрупкие белые плечи, а глаза цвета нефрит наполняются блеском нескончаемого подросткового веселья.

      Весь вечер я танцую и общаюсь со всеми так, что ни у кого даже и в мыслях не возникает ощущения того, насколько я одинока.

      Наконец музыка прекращается, и взволнованный от паров алкоголя и природной стеснительности директор решается произнести речь, в кульминации которой он и объявит всем короля и королеву этого бала. Стою, пропуская мимо ушей его лестные речи и напутственные лозунги и призывы, и просто прокручиваю в своей голове возможную речь после вручения мне долгожданной короны.

      – Королём этого бала мы провозглашаем Томаса Льюиса! – директор чрезмерно улыбается, словно это и его огромная заслуга и радость.

      Я, кстати, ничуть и не сомневалась в том, что толпа изберёт себе такого кумира. Красив, хорошо сложен и глуп – чего ещё можно ждать от представителей кукольной молодёжи!

      – Честью носить корону и титул королевы нашего вечера удостоена, – произносит директор, а я останавливаю бег своих мыслей, чтобы как можно чётче услышать своё имя, произнесённое из этого слегка подпившего рта, который, остановившись всего на секунду, резко выпаливает, – несравненная Люси Джонсон.

      Мой мир сотрясается, вся скопившаяся злоба разом всасывается в мои кровеносные сосуды и растекается по всему телу. Пристально слежу за блондинкой, вбегающей резво на сцену, и осознаю, что ненавижу её всем своим страшным нутром, и в момент, когда её худосочные пальчики касаются моей заветной мечты, я просто закрываю глаза с неимоверным желанием, чтобы эта особа никогда не смогла водрузить себе эту корону.

      И она падает, причём замертво. Ещё секундой ранее молодой растущий и пышущий радостью организм моментально превращается в безжизненное не имеющего ни единого шанса на спасение тело. По залу расходятся крики и лёгкая паника, достигающие в скором времени небывалого уровня шума, сквозь который я отчётливо слышу пронизывающий мою душу мамин ужасающий вопль: «Наоми, как ты могла? Неужели все твои желания,