Сёгун. Джеймс Клавелл

от сквозняка и чем плотнее закрыта каюта, тем лучше для больного, особенно такого тяжелого, как Родригес.

      Наконец врачеватель накричал на него и поставил у иллюминаторов самурая, так что они оставались открытыми.

      На рассвете Блэкторн вышел на палубу. Хиромацу и Ябу оба были там. Он поклонился, словно придворный:

      – Коннитива Осака?

      Даймё поклонились в ответ.

      – Осака. Хай, Андзин-сан, – произнес Хиромацу.

      – Хай! Исогу, Хиромацу-сама. Капитан-сан! Поднять якорь!

      – Хай, Андзин-сан!

      Он непроизвольно улыбнулся Ябу. Ябу улыбнулся в ответ, потом, хромая, отошел, а Блэкторн задумался, кого он только что приветствовал, ведь это сущий дьявол, убийца. «А разве сам ты не убивал? Да, но не таким способом», – сказал он себе.

      Блэкторн с легкостью довел корабль до цели. Переход занял день и ночь, и вскоре после рассвета следующего дня они были около Осаки. На борт поднялся японский лоцман, чтобы провести судно к пристани, и, освободившись от ответственности, Блэкторн с радостью спустился вниз, чтобы выспаться.

      Позднее капитан растолкал его, поклонился и знаками показал, что Блэкторну предстоит отправиться с Хиромацу, как только они причалят.

      – Вакаримас ка, Андзин-сан?

      – Хай.

      Моряк ушел. Блэкторн снова растянулся на койке, чувствуя боль во всем теле, потом заметил, что Родригес следит за ним.

      – Как ты себя чувствуешь?

      – Хорошо, англичанин. Учитывая, что моя нога в огне, голова разрывается, мочевой пузырь скоро лопнет, а язык как будто в бочке со свиным дерьмом.

      Блэкторн подал ему ночной горшок, потом опорожнил его в иллюминатор и налил кружку грога.

      – Ты ходишь за мной, как сиделка, англичанин. Что, совесть нечиста? – Родригес засмеялся, и было приятно снова услышать его смех. Взгляд португальца упал на бортовой журнал, который лежал открытым на столе, перебежал на рундук – тот был открыт. – Я давал тебе ключ?

      – Нет. Я обыскал тебя. Мне нужен был настоящий журнал. Я сказал тебе, когда ты очнулся в первую ночь.

      – Прекрасно. Я не помню, но это честно. Слушай, англичанин, спроси любого иезуита в Осаке, где Васко Родригес, и тебя приведут ко мне. Приходи навестить меня – тогда ты сможешь скопировать мой журнал, если захочешь.

      – Спасибо. Я уже скопировал один. По крайней мере, скопировал что мог и очень внимательно прочитал остальное.

      – Твою мать! – выругался Родригес по-испански.

      – И твою.

      Родригес снова вернулся к португальскому:

      – Разговор на испанском вызывает у меня рвоту, хотя ругаться на этом языке лучше, чем на каком-либо другом. Там, в моем рундуке, пакет. Дай его мне, пожалуйста.

      – Тот, с иезуитскими печатями?

      – Да.

      Блэкторн подал пакет Родригесу. Тот изучил его, ощупал нетронутые печати, потом, видимо, передумал и положил пакет на грубое одеяло, под которым лежал, откинув голову на подушку.

      – Эх, англичанин, жизнь такая странная.

      – Почему?

      – Если