Маленькая хозяйка Большого дома. Джек Лондон

за жемчуга

      Сбывали нагим дикарям.

      Там, к югу отсюда за тысячи лиг,

      В былые, прошедшие дни,

      Не гордого Вальдеса, а меня

      Любили и знали они.

      Во вражеских трюмах найдется вино, —

      Его вкруговую пили.

      Добычу, что брали, себя не щадя,

      Как братья, честно делили.

      О мелях коварных, о злобе скал,

      О бухтах чужих берегов

      Любой капитан поведать другим

      За кружкою был готов.

      Смолою, что днища смолили мы,

      Воняло в далеких краях.

      Истрепанный ветром, простреленный флаг

      Вздымался в дальних морях.

      И как тяжеленные якоря

      Врезаются в вал морской, —

      Так, рассекая шторма, капитан

      Шел за своей мечтой.

      Где он ржавеет, мой сброшенный шлем?

      Где следы босых моих ног?

      Где он, кабак средь жасминов и пальм?

      Где он, мой звонкий клинок?

      О, чистый родник в пустынных песках,

      О, воды в далекой лагуне,

      О, черствого хлеба последний кусок,

      О, чаша, что выпита втуне!

      Как юноша грезит о милых устах,

      А вдова – о муже, во сне,

      Как грезит о первом ребенке жена,

      А дева – о свадебном дне,

      Как поседелый от скорби бедняк

      Мечтает о светлом рае, —

      Так я ежечасно о днях былых

      Тоскую, их вспоминая.

      Вы, трое почтенных людей, поймите его, поймите так, как понял я! Послушайте, что он говорит дальше:

      Верил я: счастье ждет впереди,

      А молодость длится вечно, —

      И, сам не заметив, жизни весну,

      Сквозь пальцы спустил беспечно.

      Зло подшутил надо мною рок:

      Дал все, чего сердце желало,

      И вольного Вальдеса обратил

      В верховного адмирала!

      – Слушайте, опекуны мои! – вскричал Дик, и лицо его запылало. – Не забывайте ни на миг, что жажда моя вовсе не утолена. Нет, я весь горю. Но я сдерживаюсь. Не воображайте, что я ледышка, только потому, что веду себя, как полагается пай-мальчику, пока он учится. Я молод. Жизнь во мне кипит. Я полон непочатых сил. Но я не повторю ошибки, которую делают другие. Я держу себя в руках. Я не накинусь на первую попавшуюся приманку. А пока я готовлюсь. Но своего не упущу. И не расплескаю чаши, а выпью ее до дна. Я не собираюсь, как Диего Вальдес, оплакивать упущенную молодость:

      Нет больше соленых лихих ветров,

      И в борта не хлещет волна,

      Давно костры на чужих берегах

      Погасли, и ночь темна.

      О, где ж мой родник в пустынных песках,

      И синие воды в лагуне,

      И черствого хлеба последний кусок,

      И чаша, что выпита втуне![1]

      Слушайте, опекуны мои! Знаете вы, каково это – ударить врага, дать ему по челюсти и видеть, как он падает, холодея? Вот каких чувств я хочу. И я хочу любить, и целовать, и безумствовать в избытке молодости

1

Перевод Н. Эристави.