Воспоминания. Виктор Франкл

>Франкл В.

      Воспоминания / Виктор Франкл; Пер. с нем. – 2-е изд. – М.: Альпина нон-фикшн, 2016.

      ISBN 978-5-9614-3072-1

      Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

      Родители

      Моя мать происходила из патрицианского, давно осевшего в Праге рода: немецкий поэт, пражанин Оскар Винер[1], чей образ Мейринк[2] увековечил в «Големе», приходился ей дядей. Я видел, как Оскар, давно уже лишившийся зрения, умирал в лагере Терезиенштадт. Следует уточнить, что моя мать вела свой род от Раши[3], который жил в XII веке, а также от «Махараля»[4], прославленного пражского рабби Лёва. А стало быть, и я происхожу в двенадцатом поколении от «Махараля». Все это обозначено на генеалогическом древе, на которое я однажды имел возможность бросить взгляд.

      А на свет я чуть было не появился в знаменитом венском кафе «Зиллер». Именно там мою мать настигли первые схватки прекрасным весенним воскресным днем 26 марта 1903 года. Мой день рождения совпал с днем смерти Бетховена, и это позволило некоему однокласснику ехидно заметить: «Беда не приходит одна».

      Моя мать была добрейший, сердечнейший человек – не знаю, отчего я оказался надоедливым и капризным ребенком, как мне потом частенько напоминали. Малышом я мог уснуть, лишь когда она пела мне в качестве колыбельной «Куда пропали все цветы?» – причем в слова я не вслушивался. Мать рассказывала, что пела ее так: «Уснешь ли ты, меня замучил ты – куда пропали все цветы?» Мне требовалась только мелодия.

      К родительскому дому я чувствовал столь сильную привязанность, что ужасно страдал от ностальгии в первые недели, месяцы, а потом и годы, когда мне приходилось оставаться на ночь в различных больницах, куда я получал назначение. Поначалу я непременно старался переночевать у родителей раз в неделю, потом раз в месяц и, наконец, хотя бы на свой день рождения.

      После того как отец умер в Терезиенштадте и мы с матерью остались одни, я взял за правило всякий раз, здороваясь с ней и прощаясь, целовать ее: в любой момент могла наступить разлука, и я хотел быть уверен, что простились мы хорошо.

      И когда дело дошло до того, что меня с первой моей женой Тилли повезли в Освенцим и мы с матерью расстались, я в последнюю минуту попросил ее благословения. Никогда не забуду, как она с воплем, исходившим из самой глубины души – страстным, отчаянным воплем, – ответила мне: «Да, да, я тебя благословляю», – и дала мне благословение. Оставалась неделя до того, как ее в свой черед транспортировали в Освенцим и там сразу же умертвили газом.

      В лагере я постоянно думал о матери и когда пытался вообразить себе нашу встречу, мне представлялось, словно что-то неопровержимое, будто единственным уместным жестом будет, как это красиво описывается, пасть на колени и поцеловать подол ее платья.

      Мать, как я уже говорил, была доброй и сердечной, а характер моего отца составлял крайнюю ей противоположность. Отец отличался спартанским отношением к жизни и таким же понятием о своем долге. У него имелись принципы, и он всегда был им верен. И я такой же перфекционист, так им и воспитан. Меня и старшего брата отец принуждал в пятницу вечером читать молитву на древнееврейском, и если мы, что с нами частенько случалось, допускали хоть одну ошибку, то наказания за это не полагалось, однако не причиталось и награды. Награда следовала нам лишь в случае, если мы читали весь текст с начала до конца без единой погрешности. Премия в десять геллеров – но удавалось это однажды или дважды в год.

      Характер моего отца можно было бы назвать не только спартанским, но даже стоическим, если бы не периодические вспышки необузданного гнева. В одном из таких приступов он сломал, избивая меня, то ли трость, то ли альпеншток. Тем не менее я всегда видел в нем образец справедливого человека, и он внушал всем нам чувство полной защищенности.

      В общем и целом я удался больше в отца, но те черты, которые я, по-видимому, унаследовал от матери, вступили в структуре моего характера в противоречие с тем, что мне досталось от отца. Однажды меня обследовал специалист из психиатрической клиники при Университете Инсбрука. Предложив мне тест Роршаха, он затем сказал, что ни с чем подобным за всю свою практику не сталкивался: столь сильное противоречие между крайней рациональностью, с одной стороны, и столь глубокой эмоциональностью – с другой. Первое я, очевидно, получил от отца, второе от матери – так я предполагаю.

      Мой отец был родом из Южной Моравии, которая в ту пору входила в состав Австро-Венгрии. Сын неимущего

1

Оскар Винер (1873, Прага – депортирован 20.04.1944) – поэт, прозаик, журналист, издатель Alt-Prager Guckkasten.

2

Густав Мейринк (1868, Вена – 1932, Штарнберг) – австрийский писатель, автор фантастических романов в духе Гофмана и По. «Голем» (1915) – самое знаменитое его произведение

3

Раши (Соломон бен Исаак, 1040–1105, Труа, Франция) – толкователь Библии и Талмуда, в его честь назван шрифт Раши, разновидность квадратного еврейского письма, которую он использовал в своих комментариях.

4

Махараль – принятая в еврейской литературе аббревиатура титула «Морену Ха-рав Раббену» («наш учитель, наш рабби»). Так именовался Иегуда бен Бецацель, рабби Лёв.