Резидентура. Я служил вместе с Путиным. Алексей Ростовцев

Мысль его работала, как молния. Он мгновенно принимал решения по делам, писал резолюции, раздавал направо и налево советы и подсказки, просматривал свежие агентурки, реагировал на сообщения немецкого радио. А как он умел вдохнуть веру и надежду в павшего духом, поддержать, приободрить! Именно Мариус помог мне завербовать моего первого иностранца, научил и показал, как это делается, за что я буду век благодарен ему, точнее, не ему, а его памяти. В семидесятые годы он стал генералом, председателем КГБ Армении и долго работал на этом посту. В один из девяностых годов телевидение донесло до меня скорбную весть: какой-то дашнак застрелил старика Мариуса, когда он гулял около своего дома с собачкой. Я часто его вспоминаю, вижу даже. Он идет мне навстречу через забранный в булыжник двор Представительства, высокий, стройный, красивый человек, машет издали рукой, улыбается:

      – Привет, дорогой! Ну как у тебя дела?

      А с Борисом Яковлевичем Наливайко мы недавно конспиративно встретились на страницах сборника «Внешняя разведка», где были опубликованы его очерк и мой рассказ. До того конспиративно, что он меня не узнал: ведь я спрятался под своим литературным псевдонимом.

      Тавловский очень ревниво относился к нашим деловым, а иногда и дружеским контактам с коллегами из Берлина. Ему бы, дураку, радоваться, что те, помогая нам, выполняют практически значительную часть его работы.

      – Ты кому служишь, Мариусу или мне?! – грозно вопрошал он, вызвав на ковер Женю Чекмарева.

      – Я служу России и Советской власти, – спокойно ответствовал Женя.

      Тут Тавловский издал странный протяжный звук, похожий на вой шакала. Это была крайняя степень возмущения. Наш шеф не мог допустить даже той мысли, что в мире существует власть, способная покуситься на его прерогативы.

      Читатель может спросить: а что же вы целых два года терпели художества Тавловского и ничего не докладывали своему берлинскому начальству? Да не молчали мы! В Берлине о Тавловском знали все или почти все. С ним беседовали, увещевали его, но он после этих проработок еще более озлоблялся против нас. Я с ним тоже неоднократно говорил с глазу на глаз. Все тщетно. Воевать против него было трудно не только нам, но и Берлину. На Тавловского работал ряд факторов. Во-первых, он был номенклатурой Лубянки. Отзыв его на родину означал бы, что Центром допущен грубый просчет в подборе руководящих кадров. Ну кто же станет сечь себя самого? Старшим офицерам позволялось многое такое, за что простого опера вышвырнули бы из-за границы мгновенно. Как-то один из окружных начальников сильно поддал в компании немцев и средь бела дня на глазах всего честного народа скатился с крутого бережка в славную реку Эльбу, после чего был прозван Водолазом. Его пригласили на заседание парткома в Берлин.

      – Ну как же вы сподобились на такое? – укоризненно говорил партийный шеф. – Ведь на вас немецкие друзья смотрели!

      – У советской разведки нет друзей! – хмуро огрызнулся Водолаз.

      Эти