Резидентура. Я служил вместе с Путиным. Алексей Ростовцев

грубую бестактность.

      – Что же ты за мужик, – молвила она наконец, – если не можешь выпить бутылку водки?

      Мне стало стыдно, и я взял предложенную мне бутылку «Столичной».

      По вечерам в буфете стоял хмельной гул. Там говорили и делали много глупостей. Били посуду, опрокидывали кадку с пальмой и объяснялись в любви Тамаре. Руками ее, однако, никто никогда не трогал. Это было табу. Однажды Тамару пригласили то ли в партком, то ли в группу кадров Представительства и попросили назвать наиболее частых и куражистых ее клиентов. Она плакала, но никого не заложила. С той поры отношение к ней достигло степени обожествления.

      После ужина в буфете оперработник приходил в себя только на следующий день, отведав в столовой горячей пищи. Помню один из моих друзей, отметившись у Тамары и переночевав в гостинице, зашел к нашему оперативному фотографу, чтобы сняться на новый партбилет. Фотограф подозрительно взглянул на лицо опера, понюхал воздух, несколько раз шмыгнув носом, и заметил хмуро, что мысль о необходимости чистки партии напрашивается сама собой.

      Для чего я все это рассказываю? Отнюдь не для того, чтобы лишний раз позубоскалить. Я хотел бы коснуться одного очень серьезного вопроса – вопроса о необходимости создания службы психической реабилитации оперработника разведки. Такая служба нужна для того, чтобы опер лечился от нервных перегрузок не в кабаке, а у опытного психиатра. Назовите этого психиатра как хотите: психотерапевтом, психоаналитиком, психоневрологом или еще как-нибудь, но этот человек должен стать оперу ближе родного брата. Хорошо было бы, если бы такой врач прошел курс оперативной подготовки по небольшой, но компактной, насыщенной программе. Иначе он не поймет своего пациента.

      У немецких друзей уже в 70-е годы служба психической реабилитации была хорошо поставлена. Немецкий опер в назначенный час откладывал в сторону свои дела и громко заявлял о том, что он идет к своему психиатру. Никому из немцев при этом не приходила в голову мысль, что их коллега сошел с ума. У нас в Центральном аппарате разведки в тот же период появились два психиатра, которых упрятали в самый отдаленный и укромный закуток поликлиники. К ним ходили украдкой, как ходят к венерологу. И даже самым близким друзьям не признавались в том, что обращаются за консультациями к психиатру. Боялись прослыть чокнутыми. Между тем заболевания из серии психоневрозов, относящиеся к числу профессиональных недугов сотрудников разведки, подлежат лечению именно у психиатров, а терапевты должны им помогать в этом, ибо почти по всем симптомам такие заболевания походят на сердечно-сосудистые. На практике же наши терапевты мешают лечению диэнцефального синдрома адренало-симпатического типа (вегетодистонии), отбирая у психиатров их больных. По крайней мере, такие эксцессы нередко происходили в нашей поликлинике. Я сам дистоник. Когда решался вопрос, ехать или не ехать мне в третью командировку (терапевт был против), психиатр научил меня,