Промельк Беллы. Борис Мессерер

огромный, который тут же был, вдруг говорит:

      – Постой, вот ты хорошая девчонка, но что твои родителя тебя еврейским именем испортили?

      А у матери, кроме подруги, вот этой высочайшей подруги Лепешинской, была подруга Бася, которую мать все время искала, боялась, что она пропадает из-за своего еврейства. Тетя Бася хорошая была, жила в доме рядом с Ильинским сквером; где написано “Мясо”, раньше было написано “Микоян”. Она там во дворе жила. Но, конечно, все время под угрозой, и мать это знала. И мы эту Басю искали. Она как-то уцелела.

      Хорошо, когда человеку с рождения понятно, что это грязный вздор, просто чушь такая. Но в детстве я этого много видела. Я не знала никаких евреев, я знала, что все, кто хороший, – те хорошие.

      “Она всегда думает о собаке”

      Я один раз сходила в школу, а потом так и пренебрегала образованием. В школу я не ходила три года, и ничего поделать со мной нельзя было. Почему-то школа меня ужаснула, и, не знаю, я привыкла уже к одиночеству, к этой болезни, к этой молящейся женщине, которую я и сейчас отчетливейше помню.

      Учительница, так и помню, Анна Петровна Казаченко, приходила и у родителей просила какие-то продукты, чтобы ее поддержать. Но ничего у меня все равно не получалось, и вся жизнь складывалась только из хождения вдоль Китайской стены, вдоль набережной, и – никогда не ходить в школу. И так я почти не ходила. Но меня собирали все время, и я даже помню, что однажды все-таки я пришла, и такая суровая пухлая директриса сказала:

      – Хотите, я вам покажу самого-самого тяжелого, самого неодаренного ребенка в школе?

      Какая-то комиссия, которая осматривала школу:

      – Да, конечно, конечно.

      То есть явно что-то чудесное можно было увидеть, и она меня подвела к ним и сказала:

      – Ну, напиши какое-то слово.

      А директриса жила при школе, и у нее была собака, что, конечно, было утешением моей жизни, любовью. Не пускали к ней, не пускали, но тем не менее.

      Я попробовала написать. Она сказала:

      – Ну, вы видите? Вы видите таких детей? Она думает не о матери, не о бабушке, которая о ней страдает из-за того, что она совершенно не учится, она вот думает о собаке. И я заметила, что она всегда думает о собаке. А что она пишет, какие буквы? Вы видите, что она ставит ударения только на согласных звуках?

      – Да! – ужаснулись представители. – Да, но почему так?

      – Не знаю, бывают дети, знаете ли, которые не поддаются никакому учению, никакому воспитанию.

      Вот так сказали, то есть меня выставили как небывалое дитя, как небывалого несмышленыша, упрямого, мрачного, который еще и думает только о собаках.

      И опять учительница Анна Петровна Казаченко пошла и просила у матери курицу. Говорит:

      – У вас, наверное, две курицы есть? Все-таки у вас еще тетя и сестра.

      Мать отдавала курицу и какие-то продукты, все продукты, только чтобы как-то задобрить Анну Петровну, несчастную, конечно, голодную, видимо.

      Печальная женщина

      Но тут вдруг стало меняться положение, это, видимо, кто-то вник в ребенка, в его ранние такие страдания,